Фоулер посмотрел на гроб и воскликнул:
— Именно такой мы и запомним тебя, Энн!
Полковник спустился с кафедры, остановился у гроба, отдал честь и сел на свое место.
Зазвучал орган, и капеллан Эймс вновь вернулся к своим обязанностям, начав с любимого всеми двадцать третьего псалма и закончив восклицанием: «Спи спокойно!»
Под заключительные траурные аккорды все встали. Служба вышла вполне удачной, если так вообще можно сказать о панихиде.
Стоящий слева в первом ряду почетный караул из восьми женщин-офицеров перешел в боковой неф храма и выстроился вдоль гроба, а шестеро офицеров-мужчин, которым предстояло выносить его, заняли свои места. Я заметил, что все они были молодыми лейтенантами, здоровыми, крепкими и, что особо следует отметить, не имели никаких отношений с усопшей. Даже лейтенанту Элби, чьи намерения можно было считать благородными, не позволили нести гроб.
Почетный эскорт тоже состоял не из высокопоставленных сослуживцев генерала или друзей покойной, а был подобран по тому же принципу — чистых рук — из женщин-офицеров, включая второго адъютанта генерала капитана Боллинджер. Такой чисто женский состав выглядел в данном случае вполне уместным, но тем, кто понимал, почему старших офицеров-мужчин не поставили в почетный караул, это давало повод предположить, что генерал наконец-то нашел способ оградить свою дочь от ее любовников.
Почетный женский эскорт проследовал к выходу из часовни, а шестеро мужчин, которым предстояло нести гроб, накрыли крышку американским флагом, взялись за ручки и сняли гроб с катафалка.
Впереди пошел капеллан Эймс, позади гроба — родственники Энн Кэмпбелл. По обычаю, все сидящие встали со скамей и замерли, повернувшись к гробу лицом, в последнем приветствии. Потом все стали пробираться к выходу. Я тоже вышел из часовни.
Щурясь от жаркого солнца, я наблюдал, как покрытый флагом гроб кладут на старинный деревянный лафет, прицепленный к джипу.
Неподалеку, на газоне напротив часовни, стояли служебные автомобили, фургоны и автобусы для родственников, оркестрантов, почетного караула и солдат, которым предстояло произвести прощальный салют на Джордан-Филд. Каждый ветеран обладает правом на захоронение на национальном кладбище со всеми почестями, но подобные пышные мероприятия устраиваются лишь для погибших в бою. Во время войны их порой хоронят и за границей либо, как это было в ходе боевых действий во Вьетнаме, отправляют самолетом в Штаты для последующей передачи их родным и близким. В любом случае, однако, как генералу, так и рядовому, положен прощальный салют из двадцати одного залпа.
Публика толпилась, как это обычно бывает, возле часовни, беседуя между собой и утешая родственников покойной.
Я заметил в толпе журналистов, которые озабоченно озирались вокруг, выглядывая жертву для интервью, и армейских фотографов, издали снимающих все происходящее. Комментарии прессы были весьма расплывчаты и осторожны, однако содержали намеки на некоторые обстоятельства, о которых было бы лучше умолчать.
Среди Кэмпбеллов я увидел молодого человека, знакомого мне по снимку из семейного альбома. Это был сын генерала, Джон, его трудно было не узнать: высокий, с приятной внешностью, с характерными для всех Кэмпбеллов глазами, волосами и упрямым подбородком.
Выглядел он слегка растерянным и держался чуть поодаль от остальных членов клана, и я, подойдя к нему, представился и сказал, что расследую обстоятельства гибели его сестры.
Он молча кивнул в ответ.
Мы поговорили немного, я выразил ему свои соболезнования. Джон оказался приятным и общительным человеком, аккуратным и собранным — в общем, из него мог бы выйти неплохой офицер. Но он не пошел по этому пути, то ли не желая идти по стопам отца, то ли чувствуя, что это ограничит его свободу. Возможно, он был прав в этом отношении, но, как и многие из сыновей великих и могущественных мира сего, так и не нашел себя в жизни.
Джон внешне разительно напоминал свою сестру, и я заговорил с ним не только ради того, чтобы выразить соболезнования.
— Вы знакомы с полковником Уильямом Кентом? — спросил я его.
— Имя кажется мне знакомым, — подумав, ответил он. — Мы, видимо, встречались на приемах.
— Он был другом Энн, я хотел бы представить его вам.
— Да, конечно.
Я подвел Джона к дорожке, на которой Кент разговаривал со своими офицерами, — среди них я увидел и майора Дойла. Прервав их беседу, я обратился к Кенту: