— Конечно. В двойном размере за каждые переработанные сутки и в тройном — за выходные дни.
— Но меня тоже ждет работа, — улыбнулся он мне.
— Я вас долго не задержу, — улыбнулся я в ответ.
Он пожал плечами и допил пиво. Я дал ему еще одну банку, он откупорил ее и сказал:
— Я не думал, что Кэмпбеллы улетят этим же самолетом.
— Меня это тоже удивило, — согласился я. — Но это был умный ход.
— Да, с ним все кончено. А ведь вполне мог бы стать вице-президентом, даже президентом. Страна созрела для еще одного президента из генералов.
— Я не очень-то разбираюсь в политике, — проговорил я, краем глаза наблюдая за Грейс. Она выложила распечатки и гибкий диск на столик рядом с компьютером, встала, помахала мне рукой и пошла к двери. Кэл подошел к компьютеру, вставил в него свою дискетку с программой графиков отпечатков ног и начал колдовать с машиной.
— Чем это они занимаются? — поинтересовался Кент.
— Пытаются выяснить, кто преступник.
— А где агенты ФБР?
— Скорее всего, ждут возле двери, пока у меня не кончится мое время.
— Я не люблю работать с ФБР, — заметил Кент. — Они нас не понимают.
— Это точно. Но зато никто из них не спал с убитой.
Дверь открылась, и вошла Синтия. Она подошла к нам и обменялась приветствием с Кентом. Я достал для нее банку кока-колы из холодильника, а для Кента — банку пива. Мы сели. Кент начал нервничать.
— Как все это печально, — начала Синтия. — Она была совсем еще молодая… Мне так жаль ее родителей и брата.
Кент не проронил ни слова.
— Билл, — обратился я к нему, — нам с Синтией хотелось бы уточнить кое-какие беспокоящие нас детали.
Кент отхлебнул еще пива из банки.
— Во-первых, вот это письмо, — Синтия достала из сумочки письмо и протянула его Кенту.
Он пробежал его, фактически не читая, поскольку, скорее всего, выучил наизусть, и вернул Синтии.
— Я понимаю, насколько вам это было неприятно, — вздохнула Синтия. — Трудно вынести такой предательский удар от любимого человека.
Кент заерзал в кресле и глотнул еще пива.
— Почему вы думаете, что я ее любил? — спросил он наконец.
— Так мне подсказывает моя женская интуиция, — ответила Синтия. — Вы ее любили, она же была слишком занята собой и собственными проблемами, чтобы ответить взаимностью на ваши искренние чувства к ней. Она была эгоисткой.
Порой сыщику, расследующему убийство, приходится плохо отзываться о жертве, разговаривая с подозреваемым. Убийце неприятно слышать, что он лишил жизни воплощение добродетели, «дитя, отмеченное и одаренное Всевышним», как охарактеризовал Энн Кэмпбелл полковник Фоулер. Полностью игнорировать моральные аспекты, как это предлагал Карл, не следует, нужно лишь несколько сместить акцент, задавая вопросы, и намекнуть подозреваемому, что понимаете, почему он так поступил.
Но Билл Кент не был слабоумным и раскусил эту маленькую хитрость, так что предпочел промолчать.
— У нас также имеются ее дневниковые записи о ваших интимных свиданиях с ней, — продолжала Синтия.
— Они вон там, на столике у компьютера, — добавил я.
Синтия отошла к столику, взяла распечатки и вернулась с ними назад. Усевшись напротив Кента на кофейный столик, она начала вслух читать некоторые особо красочные пассажи. Эротичными в полном смысле слова их назвать, однако, было нельзя. Это скорее были записки врача; ни слова о любви или чувствах, как это обычно бывает в дневниках, просто хладнокровное описание совокуплений. Это, безусловно, стало неприятным открытием для Билла Кента, но еще и свидетельствовало о том, что для Энн Кэмпбелл он значил не больше, чем ее вибратор. Его лицо исказилось гневом, а гнев, как известно, плохо поддается контролю и неминуемо ведет к самоуничтожению.
— Я не обязан все это выслушивать, — вскочил на ноги Кент.
— А я думаю иначе, — тоже вставая, сказал я. — Прошу вас сесть, вы действительно нужны нам.
Он заколебался, не зная, что делать — остаться или же уйти. Но нужно было решиться на поступок, потому что именно теперь вершилось самое важное в его жизни, и, если бы он ушел, это произошло бы здесь без него.
С наигранной неохотой Кент сел, и я тоже.
Синтия продолжала читать, словно бы ничего не произошло:
— «Билл наконец-то вошел во вкус сексуальной асфиксии, хотя и долго упрямился. Теперь он обожает просовывать голову в петлю, подвешенную к крюку в стене, и затягивать ее, пока я делаю ему минет. Но ему также нравится привязывать меня к кровати и душить веревкой, одновременно работая моим вибратором, и весьма умело, так что я получила глубокий и многократный оргазм…»