Пока она говорила, за ее спиной на экране появлялись спроецированные сцены баталий со старинных гравюр и картин известных художников. Одну из картин, «Похищение сабинянок», принадлежащую кисти да Болоньи, я узнал, чем был приятно удивлен.[5]
«Цель психологической войны, — между тем продолжала Энн Кэмпбелл, — ослабить эти побудительные мотивы, не пытаясь прямолинейно развенчать их, поскольку порой они слишком сильны и слишком глубоко сидят в сознании, чтобы их можно было сколько-нибудь серьезно изменить посредством пропаганды или психологического воздействия. Самое большое, на что мы можем надеяться, это заронить семена сомнения. Но это, однако, не вызовет массового дезертирства и сдачи в плен и не сломит боевого духа врага. Это лишь заложит основу для перехода ко второму этапу психологического воздействия, конечная цель которого — посеять в рядах врага страх и панику. Да, страх и панику. Страх умереть, страх получить ужасное ранение, страх перед страхом. Паника — наименее изученное психологическое состояние рассудка. Паника — это ничем не сдерживаемое бесконтрольное чувство опасности, часто не обусловленное какой-либо объективной причиной и не имеющее логического объяснения. Наши предки использовали барабаны, горны, леденящие кровь выкрики, насмешки ради того, чтобы посеять панику в лагере врага, и даже стучали себя в грудь и издавали животные крики».
На экране за спиной капитана Кэмпбелл появилась картина, изображающая паническое бегство римской армии, преследуемой ордой свирепого вида варваров.
«Заботясь о совершенствовании техники и технологии, мы абсолютно забыли о таком простом приеме военного искусства, как дикий крик, — говорила Энн Кэмпбелл. Она нажала на кнопку пульта, и комнату потряс пронзительный и оглушающий дикий крик, леденящий кровь в жилах. — От такого крика поневоле наделаешь в штаны», — с улыбкой заметила она. Кое-кто из слушателей в аудитории рассмеялся, а один даже сказал в микрофон: «Точно так же визжит моя жена, когда у нее от удовольствия глаза лезут на лоб». Последовал взрыв хохота, и капитан Кэмпбелл рассмеялась вместе со всеми, причем как-то странно, почти вульгарно, что совсем не вязалось с ее характером. На мгновение она опустила глаза, словно бы на свои записи, и, когда вновь подняла их, на лице у нее вновь было строгое деловое выражение, и смех тотчас же стих.
У меня складывалось впечатление, что она играет аудиторией, завоевывая ее симпатии в духе инструкторов-мужчин с помощью грубых шуток или саркастических реплик. Ей, безусловно, удалось расшевелить слушателей и коснуться их самых чувствительных струнок. Я выключил видеомагнитофон, заметив:
— Интересная лекция.
— Кому же могло прийти в голову убить такую женщину? — спросила Синтия. — Я хочу сказать, она была такая живая, такая уверенная в себе…
Вот как раз поэтому кому-то и захотелось ее убить, подумалось мне. Мы помолчали, отдавая дань уважения памяти покойной, словно бы дух Энн Кэмпбелл все еще витал в комнате. Признаться, я находится под большим впечатлением от нее. Она была из тех женщин, которые непременно привлекают к себе внимание и долго не забываются. И дело здесь не только во внешности, но и в манере держаться и влиять на окружающих. Она обладала также хорошо поставленным повелительным голосом, глубоким и четким, но одновременно женственным и сексуальным. Речь ее была приправлена типично армейским жаргоном, свойственным военнослужащим американских баз, разбросанных по всему свету, с характерными для южан нотками и манерой произносить некоторые слова. Короче говоря, это была женщина, способная вызвать уважение и внимание мужчин или ввергнуть их в экстаз.
Синтия, похоже, тоже находилась под сильным впечатлением от нее, но я подозреваю, что многие женщины могут посчитать ее опасной, особенно если Энн Кэмпбелл имела какие-то контакты с их мужьями или приятелями. Отношение же самой Энн Кэмпбелл к другим женщинам оставалось пока, увы, загадкой.
5
На самом деле Джованни да Болонья (1524–1608), выходец из Нидерландов, работавший во Флоренции, создал не картину, а скульптурную группу «Похищение сабинянки».