Мы выбрались из подвала, погасили свет и заперли дверь.
В прихожей Синтия сказала:
— Похоже, ты был прав насчет Энн Кэмпбелл.
— Я надеялся найти здесь хотя бы дневник или какие-нибудь любовные письма. Но уж никак не потайную дверь в будуар мадам Бовари, обставленный маркизом де Садом. Мне кажется, нам всем нужна подобная отдушина. Мир только улучшится, если у каждого будет место, чтобы дать волю фантазии и выпустить пар, устроив хорошенький спектакль.
— Смотря по какому сценарию, Пол!
— Тоже верно.
Мы покинули дом через парадную дверь, сели в «мустанг» Синтии и поехали в обратном направлении по Виктори-драйв, почти у самого въезда в гарнизон разминувшись с колонной армейских грузовиков.
По дороге я погрузился в размышления, уставившись невидящим взором в окно. Сплошная мистика, думал я. Просто жуть какая-то. Немыслимые вещи творились прямо за ура-патриотическим плакатом. Это могло бы стать метафорой для всего расследуемого дела: с фасада — парадный блеск, отутюженные мундиры, военная дисциплина и порядочность, люди безупречного поведения, но стоит лишь копнуть поглубже, открыть нужную дверь — и вы непременно обнаружите сплошную гниль, мерзкую, как постель Энн Кэмпбелл.
Глава 7
Внимание сидящей за рулем «мустанга» Синтии разделилось между полотном шоссе и записной книжкой Энн Кэмпбелл, в основном за счет дороги. Поэтому я велел ей отдать книжку мне.
Она с плохо скрываемым недовольством кинула мне ее на колени.
Книжка была в толстом кожаном переплете, изрядно потрепанная и заполненная аккуратным почерком: фамилии, адреса, многие зачеркнуты и заменены новыми по мере того, как люди меняли места жительства, службы, жен, мужей и переходили из разряда живых в категорию мертвых. Я отметил напротив некоторых имен пометки УВБ — «убит в бою». Записная книжка солдата, свидетельство его странствий по всему миру за многие годы, и, хотя я знал, что это, скорее, была записная книжка, обычно лежащая на письменном столе у всех на виду, а не маленький блокнотик, которого мы пока не нашли, я все же не терял надежды, что кто-нибудь из упомянутых в ней сможет быть нам полезен. Имей я в своем распоряжении два года, я бы опросил их всех. Несомненно, мне следовало переслать книжку в Фоллс-Черч, где мой шеф, полковник Карл Густав Хелльманн, размножит ее и разошлет по всему свету, получив в скором времени в ответ гору протоколов допросов выше его собственной головы. И, может быть, этому могучему тевтонцу по прозвищу Зануда придет в голову идея прочитать их, и тогда он не будет совать нос в это дело.
Кстати, несколько слов о моем непосредственном руководителе. Карл Хелльманн родился немецким гражданином в предместье Франкфурта, где неподалеку располагалась американская военная база, и, подобно многим голодным детям из разрушенных войной семей, боготворил американскую армию и в конце концов вступил в нее, чтобы помогать семье. В ту пору в вооруженных силах США появилось немало новоиспеченных янки немецкого происхождения, многие из которых впоследствии стали офицерами и служат до сих пор. В целом это отличные офицеры, цвет армии, и армия довольна ими, в отличие от тех несчастных, которым выпало служить под их началом. Но довольно скулить. Карл на самом деле опытный, преданный службе, надежный и корректный в полном смысле этого слова офицер. Он заблуждался лишь в одном: почему-то решил, что я его люблю. В этом он ошибался. Но я его уважал и полностью мог на него положиться. Я даже мог доверить ему свою жизнь, что фактически уже и сделал.
Требовалось немедленно совершить прорыв, решительный ход, который обеспечил бы завершение этого расследования, пока не полетели ко всем чертям карьеры и репутации всех запачкавшихся. Солдат призывают убивать в соответствующей обстановке, убийство же в мирное время в своем кругу однозначно расценивается как дерзкий вызов порядку и дисциплине. Оно вызывает слишком много вопросов о хрупкой грани между леденящим душу боевым криком идущих в штыковую атаку: «Убей! Убей!» и несением гарнизонной службы в мирное время. Хороший солдат обязан уважать чин, пол и возраст, говорится в «Памятке солдата».
Для меня лучшим вариантом было бы, если бы убийцей оказалось гражданское лицо из низов общества, привлекавшееся к уголовной ответственности в течение последних десяти лет. О худшем раскладе мне не хотелось и думать, хотя некоторые поводы для мрачных предчувствий имелись.
— У нее была уйма друзей и знакомых, — сказала Синтия.
— А разве у тебя их нет? — спросил я.