Я раскрыл медицинскую карту и первым делом заглянул в самый конец, где обычно находится информация о психическом состоянии индивидуума. Там я обнаружил старое заключение психологической пригодности для учебы в Уэст-Пойнте. Вот что писал составивший его психиатр:
«Личность целеустремленная, высокоинтеллектуальная и уравновешенная. Двухчасовое собеседование и результаты тестов не дают оснований заподозрить у нее склонностей к авторитарности, навязчивым идеям, депрессии, возбудимости, фобии, комплексу неполноценности или сексуальным расстройствам».
Далее в заключении говорилось, что не имеется никаких очевидных психологических проблем, которые препятствовали бы выполнению обследуемой ее обязанностей и обязательств в качестве курсанта военной академии США. Энн Кэмпбелл была нормальной восемнадцатилетней американкой с точки зрения критериев конца двадцатого столетия. Положительной девушкой во всех отношениях.
Но в этом же разделе имелось еще несколько страниц, где я обнаружил, в частности, короткую запись психиатра, датированную осенним семестром третьего года обучения в Уэст-Пойнте. Энн Кэмпбелл предписывалось проконсультироваться у главного психиатра, но кто сделал это распоряжение и в связи с чем, не указывалось. Психиатр, доктор Уэллс, записала в карте следующее:
«Курсанту Кэмпбелл рекомендовано лечение и/или обследование на предмет пригодности. Курсант Кэмпбелл утверждает, что жалоб не имеет. Однако она неконтактна, хотя и не в той степени, чтобы дать основание для рапорта на имя ее непосредственного командира. Во время четырех собеседований, каждое продолжительностью примерно в два часа, она неоднократно заявляла, что просто переутомилась, не выдержала физической и учебной нагрузки, волнуется по поводу своего соответствия высоким требованиям и дальнейшего прохождения службы. Такие жалобы и тревоги типичны для курсантов первого и второго курсов, однако крайне редко отмечаются у учащихся на третьем курсе. Мне почти не приходилось наблюдать у них усталость и психический стресс такой степени, что дает мне основания предположить какие-то иные причины для ее нервного расстройства и перевозбужденности, возможно, любовный интерес или семейные неурядицы. Она заверила меня, что дома у нее все в полном порядке и она не испытывает в настоящее время никакого любовного интереса ни к кому-то из курсантов академии, ни к кому-либо вообще.
Наблюдаемая мной молодая женщина явно потеряла в весе, подавленна и чем-то взволнована. Во время наших бесед она несколько раз плакала, но всякий раз справлялась со своими чувствами и брала их под контроль, прося ее извинить.
Временами складывалось впечатление, что она готова раскрыться передо мной, но всякий раз в самый последний момент передумывала. Тем не менее однажды она сказала: „Мне все равно, буду я допущена к занятиям или нет. Как не имеет значения и то, что́ я здесь делаю. Им все равно придется выдать мне диплом“. Я спросила, не является ли причиной такой ее уверенности тот факт, что она дочь генерала Кэмпбелла, на что она заявила: „Нет, они дадут мне возможность доучиться потому, что я сделала им одолжение“.
Когда же я попросила ее уточнить, кто именно и чем ей обязан, она ответила: „Стариканы“. Наводящие вопросы остались без ответов.
Считаю, что в этот момент беседы мы были на грани прорыва, однако все последующие предписания в отношении нее, отданные ее командиром, были отменены без всякого объяснения высшим руководителем, причем фамилия лица, отдавшего данный приказ, мне осталась неизвестной.
Я считаю, что курсант Кэмпбелл нуждается в дальнейшем обследовании и лечении, добровольном или принудительном. В противном случае настаиваю на ее обследовании специальной комиссией на предмет решения вопроса об исключении из академии по психиатрическим показаниям».
Я переписал это короткое заключение, не в силах отделаться от недоумения по поводу того, как вполне уравновешенная восемнадцатилетняя девушка превратилась к двадцати годам в неврастеничку. Легче всего это можно было бы объяснить суровыми порядками в академии, но доктора Уэллс такое объяснение не удовлетворяло, равно как и меня.
Я пролистал досье, решив изучить его более тщательно в другой раз, и уже было захлопнул папку, как вдруг мне на глаза попался вложенный между страниц листок бумаги, на котором я прочел следующее:
«Сражающемуся с чудовищами следует позаботиться о том, чтобы самому не превратиться в чудовище. Слишком долго заглядывающему в бездну следует помнить, что и бездна вглядывается в него. — Ницше».