— Курите, если желаете, — предложил полковник Фоулер. — Может быть, выпьете что-нибудь?
— Благодарю вас, нет, сэр, — сказал я.
Фоулер похлопал ладонью по подлокотнику кресла и перешел к сути дела:
— Безусловно, случившееся — настоящая трагедия для генерала и миссис Кэмпбелл. Но мы не хотим, чтобы это стало трагедией для всей армии.
— Да, сэр, — коротко ответил я, понимая, что сейчас главное — дать ему выговориться.
— Смерть капитана Кэмпбелл, постигшая ее на посту, более того, в гарнизоне, которым командует ее отец, и при столь печальных обстоятельствах, несомненно, вызовет сенсацию, — продолжал полковник Фоулер.
— Да, сэр.
— Мне думается, нет нужды говорить вам, что следует воздержаться от бесед с журналистами.
— Безусловно, сэр.
— Насколько мне известно, это вы арестовали насильника медсестры, — обратился он к Синтии. — Нет ли какой-то связи между двумя этими преступлениями? Может быть, у того преступника был сообщник? Или арестован не тот человек?
— Могу ответить на все ваши вопросы только отрицательно, полковник, — сказала Синтия.
— Но ведь такое все же нельзя исключить. Может быть, вы займетесь этим?
— Нет, полковник. Это два разных случая.
Очевидно, эту версию выдвинул кто-то из окружения генерала: было бы очень удобно свалить все на шайку молодых курсантов, насилующих ничего не подозревающих офицеров женского пола.
— С этим ничего не выйдет, — сказал я Фоулеру.
Он пожал плечами и вновь обратился ко мне:
— У вас уже есть кто-то на подозрении?
— Нет, сэр.
— Хотя бы какие-то зацепки?
— Пока нет, сэр.
— Но у вас должны быть какие-то версии, мистер Бреннер.
— Я работаю над ними, полковник. Но пока это не более чем предположения, и вряд ли они вас обрадуют.
Полковник заерзал в кресле и несколько подался всем телом вперед, явно расстроенный.
— Меня огорчает тот факт, что изнасилована и убита женщина-офицер, а преступник на свободе, и ничего более.
«Я мог бы с вами поспорить, полковник», — подумал я и сказал:
— Мне сообщили, что генерал желает отстранить меня и мисс Санхилл от расследования данного дела.
— Я полагаю, что такое пожелание было сделано в порыве эмоций, — поспешил объяснить Фоулер. — Генерал консультировался кое с кем в Вашингтоне и теперь изменил свою точку зрения. Поэтому он и пожелал побеседовать с вами.
— Понимаю. Нечто вроде рабочей беседы.
— Возможно. Если только вы сами не желаете отстраниться от расследования. Если так, то никаких служебных неприятностей это для вас не повлечет. Мы даже готовы выразить вам письменную благодарность за активное участие в начале расследования, а также предоставить вам обоим месячный поощрительный отпуск, с настоящего момента, если вам угодно. — Он окинул нас взглядом и продолжал: — В этом случае необходимость встречи с генералом отпадает и вы можете быть свободны.
Не такое уж и плохое предложение, если подумать. Но вот именно этого делать было и не нужно. Так что я сразу же сказал:
— Мой непосредственный руководитель, полковник Хелльманн, назначил нас с мисс Санхилл дознавателями по этому делу, и мы приступили к расследованию. Так что это решенный вопрос, полковник.
Он кивнул. Этот Фоулер определенно малый не промах, его не так-то просто подцепить. За невозмутимой внешностью адъютанта скрывалась натура опытного и деятельного человека, вынужденного быть скользким и изворотливым, чтобы удержаться на своей должности, весьма незавидной по всем армейским меркам. Но не поработав в аппарате генерала, сам никогда не станешь генералом, а полковник Фоулер, несомненно, уже достаточно поднаторел на этом поприще, чтобы совершить последний рывок и прыжок к заветной первой Серебряной Звезде.
Фоулер погрузился в размышления, и в комнате воцарилась тишина. Сказав свое слово, я должен был ждать ответа. У высокопоставленных офицеров имеется неприятная привычка делать затяжные паузы, сбивающие с толку неопытных молодых подчиненных, которые теряются окончательно, когда за паузой следует холодный взгляд или суровое замечание. Это своего рода финт, если применить футбольную терминологию, или обманный маневр, говоря языком военных, но меня-то на подобный трюк полковнику Фоулеру было не купить, я достаточно повидал ему подобных типов. Меня прощупывали, испытывали на прочность мои нервы, возможно, чтобы выяснить, что́ я из себя представляю: тупоголового энтузиаста или прожженную бестию. К чести Синтии, она терпеливо сносила это тягостное молчание.