— Одной храбрости мало, хотя свою она уже доказывала неоднократно, — продолжала настаивать на своем Екатерина. — Вдумайтесь в ее положение. Ей всего двадцать, и она окружена людьми, желающими ей только зла. А эта мстительная женщина, я убеждена, пыталась отравить ее и вполне может повторить попытку еще раз. Отец же ее теперь не просто безразличен к ней, а явно враждебен. И хуже всего то, что над ней, подобно дамоклову мечу, висит эта проклятая присяга. Как же я могу не волноваться за нее?
И опять Чапуиз оказался на высоте положения, расчетливо перемешивая правду с выдумкой:
— Мадам, ваши страхи сейчас имеют под собой еще меньше оснований, чем до этого. Не так давно я получил послание от императора. Он вновь подтвердил, что не останется в стороне и не позволит причинить принцессе никакого вреда. Более того, он прямо намекнул, что очень скоро у него будут развязаны руки, чтобы совместно с его святейшеством папой римским оказать давление на короля.
— Он имеет в виду вооруженное вторжение?
— Он не думает, что в этом будет необходимость, — Голос Чапуиза был весел и легок, в то время как мозг его напряженно работал, пытаясь представить текст письма, которое он, и правда, получил от Карла, но в котором не было и намека на желание помочь и которое совсем не дышало энтузиазмом, подходящим для ушей Екатерины. — Целая нация под угрозой вердикта папы об отлучении от церкви, разрыва торговых отношений с Фландрией… — Он развел руками. — Это будет весьма весомым аргументом, чтобы внести изменения в позицию короля. И я уже говорил вам, что влияние этой женщины на короля падает. Когда ее не станет — так или иначе, — очень возможно, что король раскается в содеянном и попытается наладить отношения с Римом. — Он искусно поддерживал в глазах Екатерины образ Генриха, ею же самой и придуманный, — маленького мальчика, которого сбили с пути дурные советчики, но который все равно в глубине сердца остается хорошим.
Сейчас она кивнула, вполне удовлетворенная.
— Я всегда всем сердцем чувствовала, что Карл нас не бросит. Видимо, у него были веские причины, чтобы не сразу прийти нам на помощь.
— Весьма серьезные, — охотно согласился Чапуиз. — Помимо всего прочего, ваше величество, следует всегда помнить, что король не вечен. А после него народ не захочет иметь в своих сюзеренах никого, кроме вашей дочери. Их любовь на ее стороне, и, несмотря на усилия ряда убежденных лютеран, они остаются приверженцами старой церкви. Ни вы, ни я, возможно, не увидим этого, но принцесса осуществит все ваши мечты и чаяния в будущем, когда станет королевой.
— Да, я уж точно этого не увижу.
А собственно, почему нет, подумала Екатерина, откинувшись на подушки. Вполне даже увидит! Ее часы на этой земле, может быть, и сочтены, но когда Мария будет коронована на царствование, ее мать каким-либо образом вернется к ней — в виде облака, солнечного света или падающего дождя, буйного ветра или сияющей радуги, — чтобы посмотреть на свое дитя в момент ее высшей славы. Радуясь этой мысли, она забылась в легком сне, а Чапуиз продолжал сидеть рядом с ее постелью, боясь отнять свою руку, чтобы не разбудить ее. С иронической улыбкой на губах он вспоминал все вехи на пути их беседы, когда ему приходилось лжесвидетельствовать, продавая тем самым дьяволу свою бессмертную душу. Да уж, пожалуй, он добавил приличное количество времени к своему будущему пребыванию в чистилище! А, ладно, лишние муки стоят того, чтобы видеть радость на измученном болезнью лице Екатерины. И кроме того, может быть, Господь посмотрит сквозь пальцы на светлую ложь, так легко слетавшую сегодня с его губ, засчитав ее вместо розовых лепестков, которыми должны быть усыпаны последние шаги королевы.
До того как посол покинул замок, он был обрадован прибытием леди Уиллоугби, в девичестве Марии Сакинас, которая много лет назад сопровождала Екатерину в Англию, когда та прибыла сюда в качестве невесты принца Артура. Мария сама тоже вышла замуж за англичанина, но никогда не переставала любить свою бывшую госпожу. Сейчас она галопом гнала лошадей весь этот зимний день, чтобы быть рядом с Екатериной при ее последнем вздохе. Марии удалось обойти все попытки управляющего замком и охраны не допустить ее проникновения внутрь, и сейчас она, задыхаясь, но с триумфом во взоре входила в спальню королевы.
Чапуиз, поприсутствовав при радостной встрече двух старых подруг, понял, что его дальнейшее пребывание здесь уже не нужно. С тяжелым сердцем он отъехал в Хантингдон, чувствуя, что видел королеву в последний раз. Цоканье копыт по замерзшей дороге, казалось, выбивало послание о том, что закончилась целая эпоха в его жизни. В течение семи лет Чапуиз состоял при Екатерине в качестве советчика, наставника и самого верного союзника. Его чисто номинальные обязанности имперского посла были отодвинуты на задний план страстной борьбой в защиту этой женщины. Теперь впереди его ждала зияющая пустота. Потом Чапуиз вспомнил о Марии, и на сердце у него опять потеплело. Как бы ни были ограничены его возможности сложившимися обстоятельствами и безразличием императора, он все-таки будет охранять Марию по мере своих сил. Но насколько счастливее бы он был, если бы удался его прошлогодний план ее тайного похищения. Он старался казаться оптимистически настроенным в присутствии королевы, хотя на самом деле не строил никаких иллюзий насчет того, какая опасность угрожает Марии, если он в самое ближайшее время не уговорит ее принять присягу. Но как это сделать, как сломить сопротивление этой молодой женщины, обладающей железным сердцем, не знал даже Чапуиз при всей его изобретательности. Он уныло подумал, что, если бы ему пришлось вплавь переплыть Ла-Манш с Марией на спине, это все же было бы более простым решением проблемы! Его пылкая привязанность к ней могла его подвигнуть и на то, чтобы испробовать и этот рискованный путь к ее спасению… если бы только он умел плавать.