Оставив растерянного Норфолка безмолвно смотреть им вслед, они перенесли Анну в спальню, осторожно уложили ее на постель и принялись растирать ей руки, а одна из них побежала за нюхательной солью и холодной водой. Наконец густые ресницы Анны дрогнули, глаза ее открылись, и она взглянула на них с пробуждающимся ужасом во взоре, пока сознание постепенно возвращалось к ней.
— Это правда? Он…
— Нет, дорогая, не расстраивайте себя снова. Мы послали вашу горничную все разузнать. А вот и она…
После короткого разговора в дверях Маргарет поспешила назад, вся светясь от радостного облегчения.
— Она говорит, его величество не так сильно ранен, как им показалось вначале. У него только довольно скверная рана на ноге. Сейчас там доктор Баттез, и он занимается им. О дорогая, не надо плакать, — взмолилась она, увидев, что глаза Анны налились слезами. — Вам надо успокоиться и подумать о себе… — Как раз то, чем Анна и занималась! — Вам не о чем беспокоиться.
Анна слабо улыбнулась.
— Мне уже лучше. Это был просто шок…
— Болван! Как можно было вываливать все это перед вами подобным образом! Как будто он не мог позвать одну из нас, чтобы мы сообщили вам об этом спокойно! — взорвалась Мэдж. — Мужчины! А еще считается, что они умнее нас, женщин!
— Я прощу его, ежели он не навредил ребенку, — великодушно решила Анна.
Они все остались в спальне, а крошечная распашонка, которую она шила, лежала на полу в другой комнате, отброшенная в сторону, затоптанная, смятая, всеми забытая…
Этой ночью Анна вступила в мир страданий, которые превосходили все, что можно вообразить. Мучительная боль впилась в ее тело, так что больно становилось даже тем, кто дежурил у ее постели. Казалось, что она не переживет эту пытку, но через несколько часов она исторгла из себя комочек плоти, который мог бы быть ее сыном, появления на свет которого она с такой уверенностью ждала.
— Что я тебе говорил?
— И как раз в тот день, когда хоронили нашу добрую королеву.
— Никогда еще не было более ясного знака с небес.
— Она — проклятие, нависшее над Генрихом.
Проклятие! Два проклятых Богом брака! Святой Боже, что он сделал такого, чтобы заслужить эту жестокую судьбу? Подобные мысли жужжали в мозгу Генриха, как рой рассерженных пчел. Двадцать семь лет он бился, чтобы обзавестись здоровым наследником английского престола. Ни один человек не мог бы сделать большего. А теперь он стоял перед лицом окончательного провала. Генрих расплакался бы, если бы его слезы не были досуха высушены полным гнева разочарованием. Самым смешным во всем этом был пол преждевременно родившегося ребенка.
К следующему дню буря, бушевавшая в его душе, несколько успокоилась, и он смог взглянуть на ситуацию с холодностью, более страшной, чем его предыдущий гнев. Он опять стоял на твердой земле. Эта подлая тварь его обольстила, и, пока он будет оставаться с ней, Господь будет продолжать посылать всякие несчастья на его голову. Ну что же, она использовала свой последний шанс. Теперь она должна уйти. Поговорка, слышанная им давным-давно, которую часто повторяла ему его старая нянька, всплыла в его памяти: «Нельзя заново испечь вчерашний хлеб, но всегда можно замесить новую квашню».
Успокоившись, Генрих откинулся на подушки. У него был кое-кто под рукой, кто поможет ему замесить свежее тесто. Милая, ласковая Джейн, средоточие всех добродетелей. Сама мысль о ней была, как глоток холодной воды для изнывающего от жажды человека. Она никогда не предаст его, как эти две. И она подарит ему сына, которого он сможет нянчить. Но на этот раз он не будет откладывать дело в долгий ящик, никакой волокиты с разводом, никаких бывших жен, громогласно обсуждающих статус своей преемницы. Он должен жениться на Джейн как можно скорее. В этом году ему исполнится сорок пять, а случившееся с ним несчастье преподнесло ему прекрасный урок. Впервые в жизни ледяная рука смерти коснулась его, оставив в душе неприятный осадок. Он вполне мог бы быть и убит на турнирной арене, оставив своему народу Англию, раздираемую такой кровавой междуусобицей, перед которой бледнели все войны Алой и Белой розы. Страну, где закон и порядок были бы заменены анархией и правлением черни, где слабые и беззащитные были бы безжалостно вытоптаны. Огромным полем битвы для соперничающих шаек головорезов, которые беспрестанно дрались бы за обладание богатым достоянием короны и грабили бы и убивали простой народ в пылу начавшейся резни. Ибо кого он мог оставить вместо себя на троне, кто смог бы объединить страну и народ в преданности короне? Двух незаконнорожденных детей, малолетнюю дочь или слабовольного, малодушного сына? Марию или герцога Ричмондского? Генрих пожал плечами и решил немедленно послать за Кромвелем. Как угодно, любыми способами его государственный секретарь должен разрубить этот гордиев узел его брака. В конце концов он возвысил Кромвеля до высочайшего положения в государстве, следующего за его собственным. Пусть же теперь этот сладкоречивый мошенник отрабатывает все те щедрые блага, которые он приобрел благодаря благосклонности короля и собственной ловкости рук. Вулси свернул бы горы, чтобы избавить его от Анны, ему хватило бы деликатного намека на то, что следует делать, подумал Генрих, забыв сейчас, что кардинал так и не смог удовлетворительно решить проблему его первого брака.