Она вытащила носовой платок и торопливо прижала его к сухим глазам. Это зрелище заставило Генриха немедленно капитулировать.
— Не плачь, любовь моя. Если присутствие моей дочери сделает тебя счастливой, она приедет сюда и останется с тобой — и твое желание будет выполнено до конца октября. Гонец отправится в Хансдон немедленно.
Невесело улыбнувшись про себя, он подумал, что лучше позволить приехать сотне Марий, чем заставить страдать свою жену в такое время. Она носила в себе его наследного принца. Ни на единую секунду Генрих не забывал об этом чуде. И даже самому себе он не мог признаться, какова же была причина отвращения, которое он испытывал к самой мысли о том, что Мария была плоть от плоти его. Может быть, дело было в том, что он не видел ее в течении пяти долгих лет до этой последней встречи в Хакни-Мэноре. Несмотря на сложившиеся между ними отношения, у короля — как и у большинства обычных родителей — в сердце сохранился образ маленькой девочки, много лет назад доверчиво забиравшейся к нему на колени и с обожанием смотревшей на него широко раскрытыми глазами.
Тогда он наивно надеялся найти повзрослевшую копию этого обожаемого ребенка, как всегда, отметая в сторону тот факт, что совсем недавно угрожал Марии постыдной смертью, но вместо этого встретил замкнутую женщину с плотно сжатыми губами, испытывавшую неудобство от его запоздалых ласк и отвечавшую на его великодушие застенчивым молчанием. Он чувствовал, что ее бледное лицо стало ему немым укором, а ее карими глазами на него с осуждением взирала Екатерина. Совесть ее забеспокоилась, и он поспешил переложить всю ответственность на Марию.
Господи, ведь именно она должна винить себя во всем, что случилось. А поскольку Генрих подспудно чувствовал, что ее раскаяние было вызвано необходимостью, слабое, но отчетливое чувство недоверия к ней укоренилось в его душе.
В Хансдоне все жужжало в лихорадочном возбуждении, пока Мария с частью своих домочадцев готовилась отправиться в Хэмптон, где ныне пребывал двор. Приглашение Генриха было безапелляционным, да к тому же он прислал эскорт для ее сопровождения. Похоже, что их пребывание там грозило затянуться, поэтому в тяжелые сундуки упаковывались не только платья, но и спальные принадлежности и прочие личные вещи.
Мария находилась в спальне со своим слугой, еще раз проверяя список всего необходимого.
— Господи, по выражению твоего лица можно подумать, что ты собралась на поминки, — проговорила ее кузина Маргарет Дуглас, когда слуга ушел. — Что до меня, то я вся горю желанием побыстрее прибыть ко двору со всем его весельем и радостями.
— Ты не найдешь там ничего похожего, — ответила Мария. — Ты забыла о беременности королевы.
— О, все равно там будет много развлечений, музыки, танцев… и кавалеров.
Маргарет была дочерью старшей сестры короля, вышедшей замуж за шотландского короля и с тех пор имевшей еще несколько связей, как официальных, так и на стороне. Сама Маргарет из-за не вполне пристойного поведения своей матери и нестабильности в Шотландии была отослана к английскому двору. Теперь она стала симпатичной пустоголовой девицей, унаследовавшей в полной мере все сладострастные пороки Тюдоров и в чем-то даже превзошедшая их. Как пчелка, она перелетала с одного прекрасного мужского существа на другое, собирая сладкий нектар где только можно и ожидая, пока король не подберет ей в супруги кого-нибудь, соответствующего ее положению и королевской крови.
Ее последним воздыхателем был сын Норфолка, лорд Томас Говард. Маргарет, как обычно, потеряла голову, и они тайно обручились. Ни он, ни она не смогли сохранить, однако, этого в секрете, новость распространилась при дворе, и разгневанный король отправил лорда Томаса в Тауэр. У Генриха не было ни малейшего желания и дальше допускать вездесущих Говардов в свою семью — а Томас был кузеном Анны Болейн, — тем более что парламент недавно развязал ему руки, приняв закон, по которому объявлялось государственной изменой вхождение по браку в королевскую семью без высочайшего на то соизволения.
— Тебе нечего даже и мечтать о развлечениях с кавалерами, — заметила Мария с кислой улыбкой. — Все последние недели ты только и делала, что оплакивала своего возлюбленного и пыталась передать ему пропитанную слезами записочку.
— Ну, что до этого, то я безутешна в разлуке с ним, — притворно вздохнула Маргарет. — Разве это не романтично — иметь поклонника, заключенного в Тауэр из-за тебя? — Что-то в лице Марии заставило ее добавить: — Конечно, ему не причинят никакого вреда. Мой дядя упрятал его туда, просто чтобы немножко остудить его пыл.