– Да будет тебе всегда сиять солнце, – ласково промолвила Эпона. Ее взгляд встретился со взглядом гнедого, и два духа приветствовали друг друга. Из раскрытой пасти пони на нее повеяло теплым, напоенным ароматом трав дыханием. Она тихо дунула ему в ноздри. Между ней и животным было полное взаимопонимание. Для того чтобы общаться друг с другом, им не нужны были неуклюжие громоздкие сочетания слов. Они принадлежали к разным группам животного мира, но разделяли общий опыт жизни и смерти; и каждый из них самим своим существованием обогащал другого.
Гнедой стоял неподвижно, одним своим присутствием он как бы разряжал внутреннее напряжение девушки, возвращая ей спокойствие. «Дыши полной грудью. Наслаждайся солнечным теплом. Живи, просто живи», – казалось, говорил пони.
Она улыбнулась одними глазами, понимая, что ее четвероногий друг не может воспринимать обнаженные зубы как проявление дружественных чувств. Гнедой и так все понял.
– Да, – согласилась она, признавая мудрость даваемого ей совета. – Ты прав. У меня нет никаких причин беспокоиться. Гоиббан, конечно… – Она замолкла, так и не выразив свою мысль до конца, но в этом и не было нужды.
Протянув руку, Эпона запустила пальцы в косматую гриву пони. Они оба наслаждались покоем и пониманием, разделяя общее мироощущение.
Прикосновение к гриве пони постепенно обострило чуткое сознание Эпоны; впечатление было такое же, как если бы с ней говорил ее дух. Она закрыла глаза, сосредоточилась. Ее внутреннее существо слилось с внутренним существом пони, и она поняла, что он стар и утомлен жизнью. Мухи кусали его мягкое подбрюшье, и у него не было сил отмахнуться от них. Сухая кожа на загривке и спине сильно зудела; плоть уже как будто отъединялась от костяка, стремясь воссоединиться с Матерью-Землей. Бесконечно усталый пони перенес слишком много суровых зим, чтобы выдержать еще одну. Он и его напарник были обречены.
– Я поговорю с друидами, чтобы они скорее освободили ваших духов, – пообещала она обоим пони. – Вам уже недолго осталось стариться. В праздник Нового года, когда разводят большой костер, прежде чем начнется самое холодное время, мы освободим вас. А пока наслаждайтесь еще одним летом.
– Ты можешь разговаривать с животными, Эпона? – послышался голос у нее за спиной. Вздрогнув от неожиданности, она спрыгнула с изгороди и, повернувшись, увидела Кернунноса. Жрец стоял совсем рядом; между его тонких губ можно было видеть похожие на собачьи клыки зубы. Его пришептывающий голос походил на шипение затаившейся среди камней змеи.
Она скользнула в сторону, спиной к изгороди, но жрец последовал за ней как тень.
– Я люблю животных, – сказала она, преувеличенной вежливостью скрывая отвращение, которое вызывало в ней его присутствие.
– А мужчин ты любишь? – спросил Кернуннос. В этом, казалось бы, вполне естественном вопросе таилось, однако, что-то мерзкое, с тайным значением. Она отчетливо почувствовала, что искренний ответ может дать ему какую-то власть над ней. – Я люблю животных, – твердо повторила она, тряхнув головой, как бы отстаивая самостоятельность своего духа.
Жрец широко раскрыл рот, показывая свой красный остроконечный язык.
– Ты когда-нибудь видела мир… глазами животных? Можешь ли ты это делать? – Он схватил ее за кисть, крепко стиснул: его глаза так и буравили ее, стремясь проникнуть в глубь ее сердца. – Скажи мне, женщина: тебе никогда не являлись во сне духи с дарами? Можешь ли ты видеть то, чего не видят другие?
Она попыталась вырваться, но жрец ее не отпускал. Не ослабляя хватки, он покачивался взад и вперед на пятках. Его прищуренные глаза закрылись и тут же вдруг широко открылись.
– Я чувствую, чувствую, – вскричал он. – В тебе есть некая сила… некий дар, которого я еще никогда не встречал у кельтских женщин… – Его лицо вдруг стало замкнутым, на нем появилось хитрое алчное выражение. – Я мог бы поговорить с Туториксом и предложить ему стать твоим наставником, это было бы честью для тебя. Ты даже не можешь вообразить себе, Эпона, каким удивительным вещам я мог бы тебя научить. Твой дух может проникать в невидимый и неслышимый мир; я мог бы многому тебя научить, женщина. Очень многому. – В его голосе не слышалось открытой угрозы, но Эпона явственно почувствовала скрытую опасность. В нем звучали соблазнительные, обволакивающие, словно дым, обещания, он сулил ей нечто незримое. Но это незримое она не хотела видеть. Резким движением она вырвала руку.
– Я не хочу, чтобы ты был моим наставником, – сказала она, растирая руку там, где отпечатались резкие следы его ногтей.
– С моей помощью ты могла бы стать совершенно особенным существом, – настаивал он, вновь придвигаясь к ней ближе. – Я всегда подозревал, что ты наделена редкими способностями…
– Моя жизнь целиком принадлежит мне, а не тебе, Меняющий Обличье, – выразительно произнесла он, борясь с каким-то весьма похожим на страх чувством.
Кернуннос улыбнулся губами, но его глаза оставались бесцветно-холодными.
– Ошибаешься. Все способности, которыми ты наделена, принадлежат всему племени, и ты должна использовать их на благо племени. Если же ты вздумаешь отказаться, то горько пожалеешь. Послушай. – Он показал своей длинной рукой в направлении торгового пути. – К нашему поселку приближаются сейчас люди, но это не торговцы. Это люди из племени, живущего возле мутной илистой реки, и они везут с собой дары для родителей девушек на выданье. Один из них тебе очень понравится, Эпона. Но если ты уедешь вместе с ним, ты проживешь очень трудную жизнь и в тяжких муках перейдешь в другую жизнь, захлебнувшись собственной кровью на берегу мутной реки. И все же ты не сможешь оказать ему сопротивление. Такая кара постигнет тебя за то, что ты отклонила мое предложение. Ты пожалеешь, горько пожалеешь об этом.
Он произносил свое предсказание нараспев, как это принято у друидов. Эпону охватил ужас. Повернувшись, она бросилась прочь от жреца к своему дому, чтобы укрыться в его надежных стенах.
Но ее настиг голос Кернунноса:
– У тебя очень небольшой выбор, Эпона. Либо он заберет тебя, либо я. Тебе нет спасения.
– Есть, – тихо шепнула она на бегу.
Она не сомневалась, что к их селению действительно направляются люди; пусть так, она не покажется никому из них на глаза. Ее долг, как старшей дочери вождя, предлагать угощение и вино всем прибывающим путникам, но, если она скроется до их появления, возможно, ей удастся переменить ход событий, и тогда предсказание Кернунноса не сбудется.
В доме не было никого, кроме младенца Бридды, который спал в своей выложенной мехом колыбельке. Окелос, как он проделывал это довольно часто, рано вернулся с Соляной горы и куда-то ушел вместе с Бриддой. Ригантона, рассерженная тем, что ее оставили нянчить малыша, тоже ушла вслед за ними, но Эпона не сомневалась, что она скоро вернется, потому что должна поддерживать пламя в очаге.
Теплые одежды, в которых Окелос спускался в шахту, были небрежно брошены на его ложе, возле них валялся кожаный заплечный мешок с сосновыми веточками. Недолго думая, Эпона натянула через голову слишком большую для нее рубаху брата и туго перетянула ее поясом. Схватила рукавицы, заплечный мешок и открыла дверь. Остальные шахтеры уже входили в селение, их приветствовали громкими криками, как вдруг, перекрывая их, послышался отчетливый зычный голос часового Валланоса, который сообщал, что видит группу каких-то людей на торговом пути. Поэтому никто не заметил, как Эпона выскользнула из своего дома.
К Соляной горе вела крутая и незнакомая – детям не разрешали по ней ходить – тропа. Эпона была уверена, что никто там не будет ее искать. Она подумала, что вполне может укрыться в шахте; питаться же она будет ягодами и мелкими животными, которых она хорошо умеет ловить; дождавшись, пока пришельцы сосватают себе других женщин и уйдут, она сможет вернуться домой.
Для нее это станет таким же приключением, как первая охота для мальчиков.