Старый Дунатис откашлялся и встал. Все почтительно повернулись к нему. Много лет назад, когда Дунатис был еще молодым шахтером, не имевшим даже короткого меча и метательного копья, его жена родила двух детей от старого сказителя Мапоноса. Оба они оказались друидами. Сперва родился Поэль, затем на свет появилась Тена. Дунатис пользовался особым уважением среди кельтов, которые – в честь детей – щедро одаряли его дарами. Он построил себе дом на высоком крутом склоне, куда могли подняться лишь орлы. Молва утверждала, что он пользуется особым покровительством Духа Горы.
– Вот уже много поколений мы сжигаем тела умерших, и вот уже много поколений мы процветаем, – проговорил Дунатис своим сиплым голосом, глядя на Ригантону суровым взглядом, взглядом ревнителя традиций.
– Туторикс и я, как принято между мужем и женой, иногда обсуждали эту тему. Наш сказитель, если вы помните, рассказывает, что на заре жизни нашего племени мы обитали далеко на востоке, на большой равнине, тогда мы не жгли, а погребали умерших в вырытых в земле ямах.
Взоры друидов и старейшин обратились на Поэля, и сказитель кивнул, подтверждая слова Ригантоны.
Глаза Ригантоны заискрились, она почувствовала, что одерживает верх.
– Я только призываю вернуться к доброму старому обычаю, когда покинувших этот мир погребали. Заслуживает ли вождь кельтов, чтобы его оставленную духом плоть сжигали, а прах ссыпали в жалкую урну, пригодную лишь для хранения плавленого жира, и туда же клали несколько безделушек? Нет. Если после смерти у нас остаются долги, мы можем уплатить их в ином мире, почему бы не захватить с собой и наше богатство? Как поступают другие. Неужели мы уступаем в мудрости этрускам? Неужели у нас недостанет мудрости предать тело вождя погребению, как того желал вождь в разговорах со мной? – Этот последний аргумент она выложила, как торговцы выкладывают слиток золота, в полной уверенности, что это поможет преодолеть все возражения. Кто может знать, какое пожелание высказал вождь своей жене на их ложе?
Это был хитрый ход. Ригантона напомнила старейшинам, что, возможно, в этот самый момент вождь наблюдает за ними из других миров, оценивая реакцию каждого. Было бы очень опрометчиво прогневать дух такого человека, как Туторикс. В молодости он был сильнейшим воином во всем племени; вполне вероятно, что, освободившись от старой плоти, он вновь обрел прежнюю силу. Все хорошо знали, что он никогда не прощал оскорблений и сурово за них мстил. Вот только вопрос: в самом ли деле он желал, чтобы его тело было предано земле…
Дунатис погладил свою редкую седую бороду.
– Тут есть повод хорошенько подумать, – сказал он Ригантоне, наблюдая, как она водит сжатыми пальцами вверх и вниз по жезлу, привлекая к себе все взгляды, вновь воскрешая могущество Туторикса в этом доме. Жезл олицетворял высшую власть.
– Мы не можем взять на себя ответственность за подобное решение, – добавил, помолчав, Дунатис. – У нас есть только право советовать. Решать же, ввести новый обряд или изменить старый, должны друиды.
– Но у вас не будет возражений?
Дунатис обвел взглядом круг старейшин, читая по глазам их мнение.
– Нет, – сказал он, повернувшись к Ригантоне. – У нас не будет возражений, если друиды дадут свое согласие на такой обряд.
Ригантона обернулась к пяти друидам, сидевшим, тесно, плечом к плечу, прижавшись друг к другу.
– Что скажут жрецы?
Кернуннос встал лицом к жене покойного вождя.
– Ты предлагаешь очень серьезную перемену, Ригантона, – сурово произнес он. – Предлагаешь изменить старый обряд на новый, и я отнюдь не уверен, что это принесет благо нашему племени… Духи входят в этот мир совершенно нагими, чтобы поселиться в теле человека, животного или растения; мы не знаем, почему именно искра Великого Огня Жизни отдает предпочтение тому или иному телу. Некоторые вновь и вновь возвращаются в человеческом облике, другим это не дано. Но после того, как дух истощает все возможности, заключенные в теле, он переселяется в другое тело, ибо жизнь всегда в движении, в вечном поиске. В самом ли деле при переходе из этого мира в другой дух нуждается в земных богатствах, которые будут лишь отягощать его? Зачем ему взваливать на себя это бремя, когда он явился сюда налегке? Не лучше ли для духа, чтобы он вознесся на огненных крыльях, чтобы ничем не обремененным начать свое новое существование?
Откинув голову, Тена посмотрела на Кернунноса ярко пылающим взглядом.
Ригантона стиснула зубы. Предстоит жестокая борьба, и она не намерена потерпеть в ней поражение.
– Я хочу только всего самого благого для своего мужа и племени, – сказала она. – Поскольку совет уже дал свое согласие, я полагаю, что старейшины могут разойтись по домам, а я продолжу обсуждение с друидами.
Старейшины не испытывали ни малейшего желания присутствовать при борьбе между женой вождя и жрецами за власть, распространяющуюся за пределы жизни. Без всяких колебаний они, один за другим, в соответствии с их рангом, пожали Ригантоне руки и покинули дом.
Оставшись наедине с пятью друидами, Ригантона положила на весы спора самую тяжелую гирю.
– Я сознаю, что прошу от вас большого усилия и смелости, – сказала она. – И понимаю, что должна принести подобающую жертву. Я готова к такому жертвоприношению. Прежде чем просить о чем-нибудь, всегда приносят дары; такой дар я предлагаю и вам: это моя дочь Эпона.
Они удивленно уставились на нее.
– Зачем она нам? – сдвинув брови, спросил Поэль.
– Эпона – друидка, – гордо заявила Ригантона.
Гутуитеры и Поэль обменялись вопрошающими взглядами. Сузив глаза, не говоря ни слова, Кернуннос слегка нагнулся вперед; Ригантона подробно, давая волю своему воображению, рассказала о том, как Эпона посетила другой мир.
– Я говорю чистейшую правду, – ликуя, заключила она свой рассказ. – Она поклялась, что не лжет, Окелосу, можете спросить его сами.
Кернуннос оскалил зубы.
– В этом нет необходимости. Ты говоришь правду, она друидка. Я знаю это уже давно. Но, когда я попытался поговорить с ней, она даже не хотела меня выслушать; я подумал, что она скоро выйдет замуж и покинет нас, а ее дарование так и останется дремлющим, как соки в зимнем дереве.
– У нее сломанная рука, – сказала Ригантона. – Боюсь, что это непреодолимое препятствие для женихов, но я полагаю, что для вас, жрецов, это не имеет никакого значения.
Нематона кивнула.
– Даже если ее рука срастется криво, хотя я думаю, что она будет прямой, это не помешает ей использовать свои способности, каковы бы они ни были. Она сильная молодая женщина, на много лет моложе любого из нас. Она была бы для нас желанным приобретением. Мы уже давно хотим найти кого-нибудь, кому бы мы могли передать наше знание. Но ведь ты просишь о коренной перемене в обряде, который должен сопровождать переход в другой мир…
Она говорила с притворной неуверенностью, но в исходе дела уже ни у кого не оставалось сомнений. Новый друид для них бесценное приобретение. Но необходимо соблюсти принятый в таких случаях церемониал: видимые колебания следовало рассеять вескими доводами, возражения – преодолеть щедрыми посулами. Обмен дарами требовалось обставить должными формальностями, его нельзя было осуществить так просто, ибо это лишало дары их ценности.
Когда Ригантона наконец убедилась, что погребальный обряд будет совершен так, как она добивалась, с ее плеч как будто спала гора, и она даже почувствовала некоторую нежность к своей старшей дочери. Благодаря Эпоне высоко поднимется ее собственный престиж, а когда она перейдет в другой мир…
И тут она вспомнила, что первоначально предполагала пожертвовать Эпоной ради Окелоса, чтобы друиды поддержали его избрание вождем. Она должна выполнить свое обязательство.
– Совету друидов еще предстоит выбрать нового вождя племени, – сказала она. – Окелос уже взрослый мужчина, в его жилах течет благородная кровь воинов; он так же достоин избрания, как и братья моего мужа. Учитывая, что я жертвую для вас своей дочерью, поддержите ли вы его кандидатуру вместе со старейшинами?