Кернуннос краешком глаза наблюдал, как Эпона обходит могилу; вот она нагнулась, посмотрела на цветок среди травы, вот подняла глаза на скопления облаков. Может быть, девушка осталась потому, что ее интересуют совершаемые друидами обряды? Говорила ли уже с ней мать? Знает ли она, что обещана им?
Пожалуй, это подходящий случай убедить ее присоединиться к ним добровольно. На ее дар нельзя воздействовать силой. По-видимому, до сих пор он был слишком строг с ней, укорил себя Кернуннос. Не лучше ли обращаться с ней ласково, как завоевывают доверие молодой лани?
Он сел на траву. Затем лег, вытянувшись во весь рост. Посмотрел на облака, за которыми наблюдала Эпона.
– А знаешь ли ты, что можно управлять облаками, пасти их, как стадо животных? – произнес он вкрадчивым тоном.
Эпона вздрогнула. Она так остро чувствовала запах горелого конского мяса, так остро чувствовала присутствие лежащего в могиле отца, что не замечала ничего вокруг; обернувшись, она увидела распростершегося, точно раненое животное, жреца. Он был слишком далеко от нее, чтобы представлять какую-то угрозу.
– Мне надо идти, – сказала Эпона. – Я должна помочь матери устроить поминальное пиршество.
– Погоди, побудь со мной немного, – попросил Кернуннос. – Потолкуем с тобой. Мы ведь никогда не разговаривали, а между нами есть гораздо больше общего, чем ты думаешь, Эпона. – Он говорил добрым голосом, почти не отличавшимся от голосов других мужчин. Она поглядела на него оценивающим взглядом. Меняющий Обличье выглядел типичным кельтом, он был худощав, старше ее, но моложе, чем был Туторикс. На таком расстоянии, при ясном дневном свете, она не видела в лице главного жреца ничего необычного. Просто человеческое лицо.
«Он отнюдь не обычный человек, – резко предостерег ее внутренний голос. – Это просто одна из личин, которые он может принимать по своему желанию. Меняющий Обличье».
– Мне надо идти, прямо сейчас, – повторила она и быстрым шагом, почти бегом пошла по долине, направляясь в селение.
Жрец сел, провожая ее взглядом.
– Ну ничего, когда ты будешь у меня в волшебном доме, ты будешь вести себя по-другому, – пробормотал он себе под нос.
К нему подошла Тена.
– Что ты ей сказал?
– Я только хотел с ней потолковать, но она испугалась. Похоже, эту строптивицу придется приручать.
– Может быть, она испугана своими способностями, – заметила Тена. – Ощутив в себе какую-то необычную силу, теряешься, особенно если ты молод и не вполне сознаешь, что это означает. Совсем еще девочкой я собирала хворост в лесу, когда вдруг совершенно случайно обнаружила, что могу порождать огонь без помощи кресала. Я была в таком страхе, что несколько дней просидела дома, не рассказывая никому о случившемся.
– Но теперь-то ты не боишься.
– Нет, но только потому, что я научилась управлять своим даром и использовать его на благо племени.
– В даре Эпоны нет ничего устрашающего, – сказал Кернуннос. – Она, как и я, происходит от животных.
– Может быть, именно тебя она и боится?
Кернуннос ничего не ответил, только поглядел вслед быстро удаляющейся Эпоне. Он вдруг обнажил свои острые клыки, и даже Тене стало не по себе. Поистине Меняющий Обличье не похож ни на кого другого.
Однажды зимним вечером Нематона подробно рассказала ей о рождении Кернунноса. В качестве гутуитеры, только-только прошедшей обряд посвящения, она присутствовала при его появлении на свет.
– Его мать умерла сразу же после родов, – сказала Нематона.
– Несмотря на все наши усилия, такое случается.
– Но я никогда не видела, чтобы женщина умирала, как мать Кернунноса, – заметила Нематона. – Впечатление было такое, будто кто-то разорвал ее изнутри… Когда же Кернуннос стал старше и его дары были всеми признаны, никто не сомневался, что он будет главным жрецом. После того как он достиг совершеннолетия и должен был умертвить старого главного жреца, чтобы занять его место, помнишь, как он это сделал?
Тена посмотрела вниз, на ее сжатые в кулачки пальцы.
– Помню, – ответила она почти шепотом. – Каждое утро главный жрец возвращался из мира сна с каким-нибудь новым увечьем; от этих увечий он в конце концов и умер. И его место занял Кернуннос.
– По традиции полагалось умертвить его быстро – острым кинжалом или сильным, безболезненно действующим ядом, – сказала Нематона. – Но это не доставило бы Кернунносу полного удовольствия.
Вспомнив об этом разговоре, Тена, которая никогда не мерзла, вдруг задрожала.
ГЛАВА 8
Эпона вернулась в поселок, думая не об умершем отце, которому будет воздана последняя честь на вечернем пиршестве, но о Гоиббане. Наконец-то он ее заметил; она была уверена в этом. Он поглядел на нее так, как смотрит мужчина на желанную ему женщину. Теперь-то все будет хорошо, можно не опасаться ни Меняющего Обличье, ни Ригантоны, угрожающей отослать ее в волшебный дом. «Может быть, – мелькнуло у нее в голове, – в тот момент со мной был дух Туторикса; это он следил за мной, направлял взгляд Гоиббана».
Мир, казавшийся ей таким мрачным, вдруг расцветился всеми красками, ярко засиял под солнцем.
Возвратившись домой, она заметила, что Ригантона также думает не о своем покойном супруге, так, по крайней мере, ей показалось.
– Послушай, – обратилась она к дочери, не утруждая себя приветствием, – я только что заметила, как пламя, просвечивая через свободно сплетенную ткань, приглушает цвета. Получается очень красиво. Я думаю, как бы воспроизвести это при ткачестве; что ты по этому поводу думаешь?
– Как ты можешь думать сейчас о своем ткацком станке? – возмутилась Эпона. – Тебе же надо готовить поминальное пиршество. – Ее возмущение было тем сильнее, что она и сама чувствовала себя виноватой, ибо думала не о Туториксе, хотя этот вечер должен быть посвящен лишь ему одному.
Пройдя мимо матери, она занялась домашними хлопотами: добавила поленьев в огонь, поставила котел с водой на горячие камни очага, отобрала съестные припасы. Ощущать себя занятой было приятно. А главное – необходимо, особенно в такое время.
Молодая и всецело занятая собой, она даже не подумала, что Ригантона может испытывать подобную же потребность.
Поминальное пиршество – оно удалось на славу – шумно разделили все родственники и свойственники усопшего вождя. Все сошлись на мнении, что Туториксу была дарована легкая смерть, быстрая и безболезненная; лучше ее может быть лишь героическая смерть воина в сражении. Это был знак благорасположения духов; поэтому все завидовали покойному вождю.
Во всех домах поминали усопшего вином.
– Раздели с нами наш пир, – взывали они к Туториксу. – Поешь красного мяса и испей красного вина в своем новом обиталище и спой песни, что поют храбрые.
Погруженная в задумчивость Эпона пережевывала каждый кусок так, словно впервые пробовала. Собравшиеся для поминовения умершего вождя еще острее сознавали ценность жизни.
Эпона не впервые присутствовала на поминальном пиршестве, она знала, что этой ночью многие из собравшихся займутся любовной игрой, ибо переход в другой мир лучше всего чествовать зачатием новой жизни.
Заметив, что сестра сидит, замкнувшись в себе, мысли ее витают где-то далеко, Окелос не преминул поддразнить ее:
– Где наша Эпона? Достаточно на нее взглянуть, чтобы понять, что она не с нами… Уж не собираешься ли ты опять отправиться в другие миры, сестра, повидаться с Туториксом? Передай ему привет от меня.
К этому времени Окелос уже опустошил много чар красного вина.
Эпона так и напустилась на брата:
– Ни в какие другие миры я не отправляюсь. Зачем ты болтаешь всякую чепуху? Прекрати, Окелос.
Ригантона, кусок за куском поедавшая молочного поросенка, подняла голову. Уж не хочет ли ее дочь откреститься от своего дара? Ничего не получится: главный жрец уже подтвердил, что Эпона – друидка. И сейчас как раз самое время оповестить об этом всех родственников; любопытно, какое лицо будет у Сироны.