Уиска продолжала:
– Иногда ты не видишь причин, почему именно дух предостерегает тебя, но ты не должна проходить мимо его предостережений. Оставаться глухой к голосу своего духа значит быть калекой, всю жизнь являющейся бременем для окружающих. Лучше уж родиться уродом, которого оставляют на склоне горы, чтобы его дух мог поискать себе лучшее пристанище. Но ты не калека, Эпона, ты можешь слышать голос своего духа. Не только зрение, слух, осязание, вкус, обоняние, но прежде всего он должен руководить тобой. Пользуйся же им на благо себе.
Эпона кивнула. Это уже произошло с ней в тот самый момент, когда Меняющий Обличье оборотился в волка, а она вдруг ответила ему оскалом на оскал, именно дух посоветовал ей, как ответить на брошенный ей вызов.
– Откуда мой дух может знать обо всем? – спросила она стоявшую рядом и наблюдавшую за ней с задумчивой улыбкой Нематону. – Откуда он черпает свои знания?
– Из источника всей мудрости, – сказала старшая гутуитера. – Из Великого Огня Жизни, пылающего во всех живых существах и в этом, и в других мирах. Твой дух – лишь искра этого огня; только научись слушать его голос, и ты получишь доступ ко всем скопленным мудростью сокровищам.
Эпона наморщила лоб:
– Ты хочешь сказать, что мой дух состоит в родстве с духами животных и растений? Как это может быть?
Наставления продолжила Тена:
– В каждом отдельном существе проявляется все та же жизнь. Эта жизнь священна для всех. Мы чтим ее во всех проявлениях. Мы живем лишь благодаря ей, благодаря ей мы приобщаемся к бессмертию. Дух знает, когда ты умрешь и когда возродишься, Эпона, когда утратишь и когда обретешь телесную оболочку, когда, как и все мы, ты покинешь один мир, чтобы переселиться в другой, но он всегда будет черпать из источника жизни; ты должна знать, что все мы составляем часть одного целого… Великий Дух Жизни имеет много ликов. В солнечное время года мы чтим его в облике богини, ибо весна и лето – проявления женского начала, время рождений и жатвы, праздник тепла, света и плодородия и обновления жизни. Снежное время года – проявление мужского начала, осень – неутомимый охотник, зима – мастер на все руки, защитник и покровитель. Это время испытания силы и терпения, время смертей, неминуемо предшествующих рождениям… Смерть никому не должна внушать страх, ибо за ней следует возрождение. После зимы наступает весна. После ночи наступает утро. Будь же счастлива и неустрашима, Эпона, ибо и ты часть самой бессмертной жизни, ибо и в тебе пылает великий огонь.
Протянув руку, Тена положила ладонь на лоб Эпоны. В ответ Эпона бессознательно закрыла глаза и скрестила руки на груди. Она почувствовала, как ее наполняет сияние: теперь она знала свое место в бесконечном круговороте, ее радовало сознание, что она составляет часть целого.
Гутуитеры проводили ее до дома вождя, шествуя на один шаг позади, как почетный эскорт. Возвращаясь домой, Эпона ощущала легкую боль, по ее ногам струилось что-то теплое. К тому времени, когда она достигла своего жилища, ее бедра стали совсем липкими и она почувствовала запах крови.
У входа в дом гутуитеры попрощались с ней.
В соответствии с древним обычаем родители Эпоны должны были бодрствовать всю ночь, как бы охраняя ее сон. По этому случаю Туторикс облачился в свежую полотняную рубаху и новую шерстяную накидку; искусно связанная Ригантоной накидка была в красную и зеленую клетку – цвета их семьи. На шее у него блестело литое золотое ожерелье, которое имели право носить лишь закаленные в боевых схватках вожди; массивные бронзовые браслеты подчеркивали силу его рук. Некогда рыжевато-золотистые волосы были тщательно выбелены известью согласно обычаю племени, дабы скрыть седые волосы. Щеки, как у всех родовитых членов племени, – чисто выбриты, зато усы и борода поражали своей пышностью. Вид Туторикс имел вызывающе мужественный, хотя его широкие плечи уже слегка ссутулились, а мускулистые ноги стали жилистыми. Хранить гордую осанку было для него так же привычно, как носить клетчатую накидку.
Многие замужние женщины все еще домогались его благосклонности, и многие ребятишки в Голубых горах имели сильное сходство с вождем племени.
Стан Туторикса туже, чем когда-то в юности, стягивает широкий кожаный пояс, украшенный бронзовыми пластинками. Но вождь отнюдь не толст: ни один член племени не отращивает добровольно брюшко, ибо всякий толстяк рискует навлечь на себя всеобщие насмешки и даже подвергнуться наказанию, особенно в том случае, если на нем уже не сходится пояс. Если не присматриваться слишком внимательно, это все тот же могучий вождь, и, глядя на него, Эпона испытала теплое чувство.
Рядом с мужем стояла Ригантона, одетая в лучшее полотняное платье. Она на много лет моложе, чем вождь, но женщины не выбеливают волосы, как мужчины, и на ее золотистых прядях можно заметить налет инея. Но ее плечи по-прежнему горделиво развернуты, а груди, вскормившие много детей, все еще достаточно тверды. А мускулы рук так же выпуклы, как и в девичестве, когда она так искусно владела мечом и копьем, что ей не мог противостоять ни один сверстник. Но она уже перестала практиковаться в воинском искусстве, чтобы в случае необходимости биться плечом к плечу со своим мужем; теперь она позволяет себе носить все имеющиеся у нее драгоценные украшения: на шее, на кистях рук и на пальцах. Ригантона наслаждается осенней порой своей жизни.
Поздоровавшись с отцом, Эпона направилась к матери и вернула ей брошь. Ригантона пристально осмотрела брошь и лишь затем подняла глаза на лицо дочери.
– Мне сказали, что я вела себя как подобает, – заметила Эпона, не ожидавшая от матери ни теплых слов, ни похвал. Ригантона не походила на других матерей. – Может быть, я вела бы себя еще достойнее, если бы знала, чего ожидать, – добавила молодая женщина.
– Никто не должен знать тайных обрядов, – отозвалась Ригантона. – Это испытания, которые показывают, насколько хорошо мы подготовлены для встречи с Неведомым. Ты не кричала? – Нет.
– Хорошо. Туторикс беспокоился, выдержишь ли ты, но я сказала ему, что среди моих дочерей нет слабодушных. – Она отвернулась от Эпоны и подняла брови, чтобы при свете костра вновь полюбоваться ее узором.
Эпона хотела напиться воды из изукрашенной резными узорами гидрии,[2] стоявшей на треножнике возле двери: эту роскошную вещь они купили у греков, и местные ремесленники изготовили ее копию для всех остальных обитателей селения, но Алатор опередил ее, налив для нее кружку. Его глаза светились от удовольствия: ведь он первым смог поднести воду сестре, которая отныне стала молодой женщиной. Эпона улыбнулась младшему брату, вспомнив, как она первой оказала ту же услугу старшему брату Окелосу, который вернулся с обряда посвящения в мужчины бледный, но исполненный сознания собственной важности.
Ей хотелось побыстрее смыть липкую кровь с бедер и забраться на свое ложе, но до этого надо было совершить еще несколько обрядов и смочить пересохшее горло. В привычных словах она возблагодарила Духа Воды, побрызгала водой в четырех направлениях и лишь после этого осушила кружку. Затем члены семьи по очереди поздравили ее и было устроено небольшое пиршество.
Она ощущала смертельную усталость, но не показывала этого. «Крепись, – подбадривал ее дух. – Начинается твоя новая жизнь».
ГЛАВА 2
Раннее утро Эпона провела в легкой дремоте, так и не перешедшей в сколько-нибудь крепкий сон. Она как будто блуждала в тенистом мирке, где реальное и нереальное сплавлялись в одно целое и куда то и дело вторгалось смутно различимое существо с мордой животного.
Это был первый день ее новой жизни, жизни взрослой женщины.
Она принялась усиленно протирать кулачками затуманенные глаза. «Любопытно, изменился ли мой внешний вид? – подумала она. – Полюбит ли меня теперь Гоиббан?»