– Пахнет здорово, – ответила Каролина. – Я тоже зверски голодная.
– Тогда держите, – он протянул ей чашку с кофе. – Выходит, я не зря, сварил побольше. Симпатичная у вас квартирка. Милая, аккуратная.
– Вам нравится? – улыбнулась Каролина. Кофе оказался куда крепче, чем варила она сама. – А я думаю переехать.
Слова прозвучали – и как будто повисли в воздухе, изумив ее до глубины души, но сразу же стали истиной. Одинокий луч падал на темно-коричневый ковер в гостиной и подлокотник дивана. С крыши за окнами капала вода. Каролина много лет копила деньги, мечтая о доме или приключении, и вот пожалуйста: в спальне у нее спит чужой ребенок, за кухонным столом незнакомый мужчина, а ее машина застряла в Версале.
– Подумываю о Питтсбурге, – снова удивила себя Каролина.
Ал разделил яичницу лопаточкой и разложил по тарелкам.
– Питтсбург? Отличный город. А почему туда? – Он поставил тарелки на стол и сел напротив Каролины.
– Там жила семья моей матери. – Как выяснилось, стоит начать врать – и остановиться уже невозможно.
– Знаете, я хотел сказать… Мне очень жаль. – Ал посмотрел на нее своими добрыми темными глазами. – В смысле… насчет отца ребенка. Уж не знаю, что с ним приключилось.
Сама успев забыть о мифическом муже, Каролина тем не менее удивилась, поняв по тону Ала, что тот не поверил. И пришла в восторг: решил, что она мать-одиночка! Завтракали оба молча, лишь изредка обмениваясь репликами: погода, пробки на дорогах, Нэшвилл – следующий пункт назначения Ала.
– Никогда не была в Нэшвилле, – заметила Каролина.
– Правда? Айда на борт, вместе с дочкой, – отозвался Ал.
Шутка, само собой. Но и предложение. Не конкретно ей, но матери-одиночке, которой приходится трудно. И все же Каролина на минутку представила, как выходит за дверь с коробками и одеялами и даже не оглядывается назад.
– Пожалуй, в следующий раз. – Она потянулась за кофе. – У меня тут еще дела.
Ал кивнул:
– Усек. Знаю, как оно бывает.
– Все равно спасибо, – сказала она. – Ценю вашу заботу.
– Всегда с превеликим удовольствием, – серьезно произнес он и поднялся.
Каролина в окно проследила, как он подошел к грузовику, взобрался по ступеням в кабину, обернулся и махнул ей, прежде чем захлопнуть дверцу. Она помахала в ответ, радуясь его легкой и открытой улыбке и не совсем понимая, почему так сжимается сердце. Вспомнилось узкое ложе в задней части кабины, где он отдыхал в рейсе, нежное прикосновение крупной руки к лобику девочки – и Каролине захотелось выбежать вслед за ним, вернуть. Человек, ведущий столь одинокую жизнь, уж конечно сможет сохранить ее тайну, разделить ее страхи и мечты. Но Ал уже завел двигатель – из серебристой выхлопной трубы повалил дым, – виртуозно вырулил на узкую улицу и уехал.
Следующие сутки Каролина спала и просыпалась, подчиняясь расписанию Фебы, что-то наспех жевала сама – и вновь падала в постель. Странное существование. У нее всегда был пунктик по части регулярного питания, она не позволяла себе перекусывать в неурочное время – подобное сумасбродство, по ее мнению, отличало типичных чудаков-одиночек. Теперь же ела стоя, когда и что придется: хлопья из пакета, мороженое ложкой прямо из картонного ведерка. Она словно попала в некую сумеречную зону между сном и явью, где не надо задумываться о последствиях своих действий, решать судьбу ребенка, спящего в ящике комода, или свою.
В понедельник она поднялась вовремя, чтобы позвонить на работу и сказаться больной. На звонок ответила Руби Сентерс из регистратуры.
– Как ты, дорогая? – спросила она. – Голос у тебя жуткий.
– Кажется, грипп, – ответила Каролина. – Похоже, проваляюсь несколько дней. – И, стараясь, чтобы голос звучал естественно, спросила: – Что новенького? Жена доктора Генри родила?
– Мне-то откуда знать, – сказала Руби. Каролина представила себе ее задумчиво нахмуренный лоб, стол, расчищенный от бумаг и готовый к новому дню, с маленькой вазочкой пластмассовых цветов в углу. – Никого еще нет, только пациенты, но зато человек сто. Видно, мисс Каролина, грипп напал на всех сразу.
Не успела Каролина повесить трубку, как в дверь постучали. Люси Мартин, кто же еще. Удивительно, как это она столько вытерпела.
Люси, в платье с гигантскими яркими цветами на розовом фоне, фартуке с розовыми оборками и пушистых шлепанцах, бесцеремонно вторглась в квартиру, едва приоткрылась дверь, и вручила Каролине половину бананового хлеба в целлофановом пакете.
Считалось, что у Люси золотое сердце, но от одного ее вида у Каролины сводило зубы. Торты, пирожки и прочие деликатесы являлись для Люси пропуском в эпицентр всех житейских драм: смертей, несчастных случаев, болезней, поминок. Что-то было нездоровое в ее неукротимом энтузиазме и откровенной тяге к несчастьям, эдакий налет вуайеризма, и Каролина старалась держаться от нее подальше.
– Видела, видела я вашего гостя! – Люси похлопала Каролину по руке. – Боже ты мой! Какой интересный мужчина! Сгораю от нетерпения, хочу услышать новости первая.
Люси без приглашения уселась на диван – Ал не забыл его сложить, – Каролина присела на краешек кресла, бросив быстрый взгляд на открытую дверь в комнату, где спала Феба.
– Вы часом не заболели, милочка? – продолжала тараторить Люси. – Время-то рабочее.
Каролина смотрела в горящее жадным любопытством лицо, прекрасно понимая: все, что она скажет, быстро облетит весь город и через два-три дня в церкви или магазине ее уже будут расспрашивать о ночном госте.
– Это мой двоюродный брат, – спокойно произнесла Каролина, в очередной раз удивляясь своему новоявленному таланту без запинки врать. Ложь возникала сама собой в готовом виде, и Каролина выдавала сказки не моргнув глазом.
– Я что-то такое и подумала… – разочарованно пробормотала Люси.
– Правильно подумали. – И, нанося упреждающий удар (потом она долго не переставала изумляться этому своему поступку), Каролина продолжила: – Бедный мой Ал – жена его попала в больницу. – Она наклонилась ближе к гостье и понизила голос: – Такой ужас, Люси, вы себе не представляете! Бедняжке всего двадцать пять, а у нее подозревают рак мозга. Она все хворала, хворала, вот Ал и привез ее из Сомерсета, специалистам показать. А у них недавно родилась девочка. Я говорю – поезжай к жене, сиди с ней сколько нужно, днем и ночью, а ребенка оставь со мной. Я ж медсестра как-никак. Ну они и согласились. Надеюсь, вам не мешал ее плач?
У Люси отпала челюсть, а Каролина впервые поняла, какое удовлетворение – какую власть! – дает способность вызывать гром среди ясного неба.
– Кошмар! – обрела наконец дар речи Люси. – Вот несчастье так несчастье!
– Да всего три недели, – невинно ответила Каролина и в порыве вдохновения подскочила: – Секундочку.
Она метнулась в спальню и вынула из ящика комода сверточек с Фебой.
– Ну, разве не красавица? – Она опустилась на диван рядом с Люси.
– Прелесть! – с готовностью подтвердила Люси, дотрагиваясь до крошечной ручки, выглядывающей из-под одеяльца.
Каролина расплылась в улыбке и порозовела от гордости. То, на что она сразу обратила внимание в родильной палате – раскосые глаза, приплюснутый носик, – стало привычным и оттого незаметным. А Люси, не имеющая к медицине отношения, вообще ничего не поняла. Для нее Феба была как все дети: крохотная, трогательная, нуждающаяся в неусыпном внимании.
– Обожаю на нее смотреть, – прошептала Каролина.
– Бедная ее мамочка. – Люси округлила глаза: – А что говорят врачи, она будет жить?
– Кто знает, – ответила Каролина. – Время покажет.
– Ваш кузен, должно быть, в отчаянии.
– Совершенно потерял аппетит! А его жена давно уж ни крошки в рот не берет, – доверительно кивнула Каролина, защитив, таким образом, свой дом от знаменитых кулинарных шедевров неуемной Люси.