– Прости, что так опоздала. Движение – просто жуть, – затараторила она. – Ты еще не очумела от жизни у самой дороги? Лично я точно сдвинулась бы. Ладно, неважно, гляди, что я нашла. Смотри, какие пирамидки – пластмассовые, разноцветные. Тим их обожает.
Каролина тоже села на пол. Сандра, как и Доро, была ее неожиданным другом, человеком, которого она никогда не встретила бы в прошлой жизни. Они познакомились в библиотеке тоскливым январским днем, когда Каролина, обозлившись на экспертов и мрачную статистику, в отчаянии захлопнула книгу. Сандра, сидевшая через два стола от нее, перед стопками книг с до боли знакомыми корешками и обложками, подняла глаза. Как я вас понимаю! Иной раз от возмущения окно тянет кокнуть!
Они разговорились: сначала робко, потом взахлеб. Тиму, сыну Сандры, было почти четыре. Он тоже страдал синдромом Дауна, но Сандра долго этого не знала. Видела, конечно, что мальчик развивается медленней трех ее других детей, но винила его природную леность и не считала необходимым щадить. У нее хватало забот, и она требовала от Тима того же, что и от других детей, закрывая глаза на то, что он во всем отстает. Ходить Тим научился к двум годам, пользоваться туалетом – к трем. Диагноз потряс всю семью, но предложение врачей сдать сына в приют взбесило Сандру и заставило действовать.
Каролина слушала, и с каждым словом Сандры на душе у нее становилось легче.
Из библиотеки они пошли пить кофе. Каролина никогда не забудет тот день и свою радость: она словно медленно просыпалась от бесконечной спячки. Они с Сандрой все не могли наговориться. Прикидывали: что будет, если и дальше относиться к этим детям как к самым обычным малышам? А вдруг они постепенно станут как все? Пусть не очень и не по книге. Что, если наплевать на всякие там диаграммы роста и развития? Сохранить надежды и просто не думать о времени? Чем плохо? Почему не попробовать?
Действительно, почему? Они стали встречаться дома, у Каролины или у Сандры, вместе с ее старшими хулиганистыми мальчишками. Пригождалось все: книжки, игрушки, исследования специалистов, рассказы родителей таких же детей, собственный жизненный опыт – Каролины как медсестры, Сандры как учительницы и матери четверых ребят. Во многом помогал обыкновенный здравый смысл. Чтобы научить Фебу переворачиваться, нужно положить яркий мячик так, чтобы ей пришлось к нему тянуться, а чтобы у Тима развивалась координация движений, надо давать ему ножницы (но только тупые!) и разноцветную бумагу. Дело шло медленно, иногда безрезультатно, но для Каролины эти занятия стали настоящим спасением.
– Видок у тебя что-то неважный, – заметила Сандра. – Устала?
Каролина кивнула:
– Вечером у Фебы был приступ крупа. Даже не знаю, сколько она сегодня продержится. А как ушки Тима?
– Мне понравился новый врач. – Сандра улыбнулась Тиму и протянула ему желтую верхушку от пирамидки. Пальцы у нее были длинные, корявые. – Кажется, добрый, внимательный. Только новости не ахти: Тим плоховато слышит, видно, потому слова и тянет. Ну-ка, лапонька, – добавила она, постукивая по верхушке, которую он бросил, – покажи мисс Каролине и Фебе, что ты умеешь.
Тиму пирамидка уже наскучила – он возил пальчиками по ворсу ковра, зачарованно и восхищенно. Но Сандра не сдавалась, и в конце концов Тим взял желтую верхушку, прижал к щеке, потом бросил на пол и принялся строить башню из других колечек.
Два часа прошли за играми с детьми и разговорами. У Сандры обо всем было собственное мнение, и она не боялась его высказывать. Каролине нравилось обмениваться материнским опытом с этой толковой, уверенной в себе женщиной. Последнее время Каролина часто вспоминала свою мать, умершую почти десять лет назад, хотелось позвонить ей, спросить совета или просто заехать в гости, увидеть ее с Фебой на руках. Наверняка мама чувствовала то же самое – любовь и бессильную тревогу за свою такую позднюю дочь. Внезапно Каролина по-иному взглянула на свое детство. Постоянная боязнь полиомиелита была странным, своеобразным проявлением любви. Как и вечная работа отца, его сосредоточенные подсчеты семейного бюджета по вечерам.
Мамы больше нет, но, к счастью, теперь у Каролины появилась Сандра и утренние часы, которые они проводили вместе, – самые яркие моменты нынешней жизни Каролины. Они рассказывали друг другу истории из детства, делились соображениями по поводу воспитания детей, смеялись, когда Тим пытался строить пирамидки на их головах, когда Феба тянулась, тянулась за ярким мячиком и, сама того не желая, вдруг перевернулась на живот. В то утро Каролина, которую не отпускало беспокойство, несколько раз трясла перед Фебой ключами от машины. Они сверкали, отражая солнечный свет, и Феба раскрывала ладошки, шевелила растопыренными пальчиками. Звуки трубы, пылинки в лучах света, а теперь вот и ключи – к ключам она тоже тянулась. Но, как ни старалась, не могла их поймать.
– В следующий раз получится, – утешила Сандра. – Подожди, увидишь.
В полдень Каролина проводила Сандру с Тимом до машины и с Фебой на руках долго махала с крыльца вслед фургону подруги. Уставшая, но довольная, она вернулась в дом, где ее оглушил рев трубы. Пластинку Лео заело, и проигрыватель бесконечно повторял один и тот же аккорд.
«Мерзкий старикашка, – злилась она, поднимаясь по лестнице. – Мерзкий плешивый старикашка».
– А выключить нельзя? – раздраженно бросила она, распахивая дверь.
Но пластинка заикалась в пустой комнате. Лео пропал.
Феба заплакала, словно у нее имелся встроенный барометр, отмечающий малейшее напряжение и неприятности. Похоже, Лео удрал через заднюю дверь, пока они провожали Сандру. На такие шутки хитрюге ума хватало, хоть в последнее время он и ставил ботинки в холодильник. Ему страшно нравилось издеваться над Каролиной. Сбегал Лео уже трижды, причем один раз в чем мать родила.
Слетев вниз, Каролина сунула ноги в мокасины Доро, на размер меньше, чем нужно, и жутко холодные. Прогулочная коляска, куртка для Фебы – а сама обойдется и без пальто. Небо было затянуто низкими серыми тучами. Феба хныкала, подергивая маленькими ручками, пока Каролина катила коляску мимо гаража к аллее. «Да-да, сердечко мое, – бормотала Каролина, нежно касаясь головы девочки. – Я все понимаю». Заметив на подтаявшем снегу большие рифленые следы, она вздохнула с облегчением. Значит, беглец рванул в эту сторону. Одетый.
По крайней мере, в ботинках.
Квартал закончился. Каролина подошла к ста пяти ступеням, ведущим вниз, к Кенингфилд. Это Лео сказал ей, сколько их здесь, как-то за ужином, пребывая в светском расположении духа. Сейчас он, беспомощно опустив длинные руки, стоял у подножия длинного цементного каскада, седые волосы торчали в разные стороны, и выглядел он таким несчастным, потерянным и напуганным, что гнев Каролины сразу улетучился. Она недолюбливала Лео Марча – он не внушал приязни, – но ее чувства сильно осложнялись состраданием. Ибо в подобные минуты она хорошо понимала, что окружающие видят в нем рехнувшегося склеротика, а не могучий ум, каким был (и до сих пор оставался) Лео Марч.
Он повернулся, обнаружил ее – и замешательство исчезло с его лица.
– Смотри! – крикнул он. – Смотри на это, женщина, и плачь!
Не обращая внимания на обледеневший поток в центре лестницы, Лео побежал наверх. Он энергично перебирал ногами, черпая силы в застоялом старческом адреналине и потребности что-то доказать. Спорим, ты никогда не видела ничего подобного, – с трудом выговорил он, достигнув вершины.
– Это точно, – согласилась Каролина. – Никогда. И надеюсь, больше не увижу.
Лео засмеялся; его губы розовым пятном выделялись на выбеленной старостью коже.
– А я от тебя сбежал, – сказал он.
– Недалеко.
– Но мог бы. Если б захотел. Ничего, это поправимо.
– В следующий раз не забудьте пальто, – посоветовала Каролина, поворачивая к дому.
– В следующий раз, – подхватил Лео, – я сбегу в Тимбукту.
– Счастливо добраться, – буркнула Каролина, едва волоча ноги от усталости.
В свежей зеленой траве сидели кричаще-яркие фиолетовые и белые крокусы; Феба не на шутку расплакалась. Каролина благодарила судьбу за то, что несчастья не произошло и Лео идет за ней целый и невредимый. Если б он потерялся или покалечился, виновата была бы она, потому что много недель думала только о том, что малышка Феба ничего не умеет держать в ручках.