Дэвид заставил себя расслабиться, слиться с темнотой; закрыл глаза и поплыл на волнах дивной музыки. Под веками проступили слезы, горло болезненно сжалось. Дэвид увидел свою сестру: она стояла на крыльце и пела чистым, серебристым голосом. Казалось, это особая речь, данная ей от рождения, – такая же, что дана Полу. Его охватило жестокое осознание потери, сотканное из стольких воспоминаний: голоса Джун, двери, захлопнувшейся за Полом, одежды Норы, брошенной на пляже. Новорожденной дочери в руках Каролины Джил.
Слишком много всего. Слишком много. Дэвид едва сдерживал рыдания. Он открыл глаза и стал повторять периодическую таблицу – водород, гелий, литий, – чтобы комок в горле растворился, не пролившись слезами. Таблица всегда помогала в операционной, помогла и сейчас. Немного успокоившись, Дэвид спешно запер все на замок: Джун, музыку, мощный порыв любви к сыну. Пальцы Пола замерли, легли на струны. Дэвид высвободил руку из ладони Норы и зааплодировал.
– Все в порядке, Дэвид? – глянув на него, спросила она. – Все нормально?
Он кивнул, не решаясь заговорить, но спустя какое-то время сдавленно произнес:
– Пол молодец. Хорошо играет.
– Поэтому и мечтает поступить в Джуллиард. – Она хлопала, не жалея ладоней, а когда Пол нашел их глазами, послала ему воздушный поцелуй. – Вот будет здорово, если все получится. У него еще есть несколько лет, и, если он целиком посвятит себя музыке – кто знает?
Их сын поклонился и, обнимая гитару, ушел со сцены. Аплодисменты усилились.
– Целиком посвятит музыке? – переспросил Дэвид. – А если ничего не получится?
– А если получится?
– Ну, не знаю, – протянул Дэвид. – По-моему, он еще слишком молод, чтобы закрывать для себя другие возможности.
– Он очень талантлив, Дэвид. Ты сам слышал. Может, это и есть его возможность?
– Ему всего тринадцать.
– Уже тринадцать – и он любит музыку. Он говорит, что по-настоящему живет, только когда играет на гитаре.
– Что это за профессия? Он сможет зарабатывать ею на жизнь?
Нора задумчиво покачала головой:
– Не знаю. Но… как там говорится? Делай, что любишь, а деньги приложатся. Не убивай его мечту.
– Не буду, – сказал Дэвид. – Но я беспокоюсь. Хочу застраховать его от неприятностей. А Джуллиард, как он ни престижен, вершина почти недоступная. Пол может сильно обжечься.
Нора хотела что-то ответить, но зал стих: на сцену вышла девушка в темно-красном платье со скрипкой. Дэвид слушал и эту девушку, и остальных, но с ним по-прежнему была музыка Пола. После концерта они с Норой вышли в фойе, на каждом шагу останавливаясь, пожимая кому-то руки и выслушивая комплименты в адрес сына. Наконец добрались до Пола. Нора, протиснувшись сквозь толпу, обняла его, Пол смущенно похлопал ее по спине. Дэвид поймал его взгляд и улыбнулся; Пол, к его удивлению, улыбнулся в ответ. Ничего особенного, но Дэвид вновь разрешил себе поверить, что все наладится. Однако через пару секунд Пол словно бы одернул сам себя, отстранился от Норы, шагнул назад.
– Ты великолепно играл, – с чувством сказал Дэвид и обнял Пола, заметив, как напряглись его плечи, как он насторожен и скован. – Просто феноменально, сынок.
– Спасибо. Я здорово нервничал.
– Да что ты? А совершенно незаметно.
– Совершенно, – подтвердила Нора. – Ты прекрасно держишься на сцене.
К Полу со всех сторон тянулись руки. Он охотно пожимал их, словно избавляясь от нерастраченной энергии.
– Марк Миллер пригласил меня играть с ним на фестивале искусств. Правда, классно?
Марк Миллер, учивший Пола играть на гитаре, быстро обретал известность. На сердце у Дэвида потеплело от радости.
– Еще как классно, – ответила, смеясь, Нора. – Классно и круто!
Она поймала страдальческий взгляд сына.
– В чем дело, Пол?
Пол сунул руки в карманы, потоптался на месте, обвел взглядом набитое битком фойе.
– Просто… даже не знаю… как-то стыдно, мам. Ты так говоришь… ты ж не школьница, в самом деле.
Нора вспыхнула. Дэвид видел, как она застыла от обиды, и ему тоже стало за нее больно. Она не знала, почему муж и сын отдалились от нее. Не знала, что одежду, брошенную на песке, трепали бури, которые Дэвид сам вызвал много лет назад. – Не смей так разговаривать с матерью! – Дэвид принял на себя выпад Пола. – Немедленно извинись.
Пол равнодушно пожал плечами:
– Само собой. Прошу прощения.
– Искренне.
– Дэвид… – Рука Норы легла на плечо мужа. – Не будем раздувать мировой скандал, очень тебя прошу. Мы все перенервничали. Давайте-ка поедем домой и отпразднуем успех. Я хотела кое-кого пригласить. Бри обещала прийти, и еще Маршаллы… Лиззи с ее флейтой – просто чудо, вы согласны? Родители Дюка, думаю, тоже не откажутся. Как по-твоему, Пол? Мы не очень хорошо знакомы, но, возможно, они к нам присоединятся?
– Нет! – Пол смотрел мимо Норы, в толпу.
– Серьезно? Ты не хочешь пригласить семью Дюка?
– Я никого не хочу приглашать, – ответил Пол. – Я просто хочу домой.
С минуту все трое не произносили ни звука: островок безмолвия в гудящем от разговоров фойе.
– Что же, ладно, – нарушил молчание Дэвид, – едем.
В доме было темно. Пол отправился прямиком к себе. Дэвид и Нора слышали снизу его шаги – в ванную и обратно. Слышали, как тихо хлопнула дверь, клацнул замок.
– Не понимаю… – Сняв туфли, Нора стояла в чулках посреди кухни и выглядела очень маленькой и несчастной. – Он так хорошо выступал. Казался счастливым – и вдруг… Что произошло? Не понимаю. – Она вздохнула. – Подростки. Трудный возраст. Пойду поговорю с ним.
– Нет, – сказал Дэвид. – Лучше я.
Он поднялся наверх, не включая света, подошел к комнате Пола и немного постоял в темноте, вспоминая, как руки сына ласково и уверенно перебирали струны, наполняли музыкой просторный зал. Много лет назад, отдав дочь Каролине Джил, он совершил чудовищную ошибку. Он сделал свой выбор – и теперь оказался здесь, во мраке, перед комнатой сына. Дэвид постучал в дверь; Пол не открыл. Дэвид постучал еще и, не дождавшись ответа, прошел к книжному шкафу, достал специально хранившийся там тонкий гвоздь и сунул его в замок на дверной ручке. Услышав тихий щелчок, Дэвид повернул ручку и открыл дверь. Его не удивило, что в комнате никого нет, лишь ветер полоскал блеклую занавеску.
– Он сбежал, – сообщил Дэвид Норе. Она по-прежнему была на кухне – стояла, скрестив на груди руки, и ждала, когда закипит чайник.
– Сбежал?
– Через окно. Видимо, по дереву.
Она уткнулась лицом в ладони.
– Ты знаешь, куда он мог пойти? – спросил Дэвид.
Нора помотала головой. Чайник засвистел, комната наполнилась упорным, пронзительным завыванием.
– Куда-нибудь с Дюком?
Дэвид выключил газ под чайником.
– Я уверен, что с ним все в порядке, – сказал он.
Нора кивнула, затем покачала головой.
– Нет, – шепнула она. – В том-то и дело. Я вообще не понимаю, что с ним.
Она сняла телефонную трубку. Мать Дюка назвала ей адрес дома, где ребята хотели собраться после концерта, и Нора потянулась за ключами.
– Лучше поеду я, – сказал Дэвид. – Вряд ли он сейчас захочет говорить с тобой.
– А с тобой, можно подумать, захочет, – парировала она.
Но он видел: она поняла, еще не договорив. В тот момент обнажилась вся правда. Между ними разом встали ее долгие отлучки из коттеджа под выдуманными предлогами и одежда, брошенная на пляже. И его собственная ложь. Нора кивнула один раз, очень медленно, и он испугался того, что она может сказать или сделать: это грозило навсегда изменить мир. Дэвиду как никогда раньше хотелось остановить мгновение, не дать судьбе продвинуться вперед.
– Я сам виноват, – проговорил он. – Во всем.
Он взял ключи и вышел в теплую весеннюю ночь. Полная луна, красивая, круглая, цвета жирной сметаны, низко висела над горизонтом. Дэвид все поглядывал на нее, пока ехал по безмолвным улицам своего солидного, респектабельного района. Ребенком он не мог и представить, что будет жить в таком месте. Вот чего не знает Пол: что мир непредсказуем и временами жесток. Дэвиду пришлось долго бороться за то, что его сын принимает как должное.