Каролине вспомнилась та далекая ночь, когда луна светила в окна ванной, Феба заходилась кашлем у нее на руках, а с полей детства Доро взлетали аисты.
Сетчатая дверь распахнулась.
– Ну? – спросил Трейс. – Ты готова, Доро?
– Почти, – ответила та.
– Тогда я пойду за машиной, подгоню к входу.
Тринадцать лет назад, думала Каролина, она подошла к этой двери с грудной Фебой на руках. И позвонила – на свой страх и риск.
– Когда у вас самолет?
– Рано. В восемь. – Доро откинулась назад, разбросав руки. – После стольких лет я наконец-то чувствую себя свободной. Кто знает, куда я могу улететь?
– Я буду по тебе скучать, – сказала Каролина. – И Феба тоже.
Доро кивнула:
– Конечно. Но мы еще встретимся. И я буду отовсюду слать открытки.
С холма уже лился свет фар. Арендованная машина замедлила ход, рука Трейса махнула из окна.
– Труба зовет! – прокричал он.
– Что ж… Счастливого пути. И удачи. – Каролина обняла Доро, прижалась щекой к щеке подруги. – Знаешь, ты ведь тогда спасла мне жизнь.
– А ты – мне, дорогая. – Доро отстранилась. В ее темных глазах стояли слезы. – Надеюсь, тебе будет хорошо в твоем доме.
Еще миг – и Доро уже спускалась по ступенькам, на ходу запахивая от ветра белую кофту. Сев в машину, помахала на прощанье.
Каролина проследила за автомобилем, вырулившим на дорогу и быстро растворившимся в потоке огней. Над холмами еще шла гроза, небо вдали озарялось белыми всполохами. Ал появился на пороге дома с бокалами и занял место Доро в кресле рядом с Каролиной.
– Отличная вечеринка.
– Было весело, – согласилась Каролина. – Признаться, я устала.
– Но, надеюсь, чтобы открыть вот это, силы остались? – ухмыльнулся Ал, протягивая небольшой сверток.
Каролина разорвала упаковку, и ей в ладонь выпало сердечко из вишневого дерева, гладкое, как обкатанный водой камень. Она сжала его в руке, вспомнив медальон Ала, поблескивавший в холодном свете кабины. И крошечные пальчики Фебы, обхватившие его много позже.
– Красивое, – она прижала глянцевитое сердечко к щеке, – такое теплое. И в точности по моей ладони.
– Сам вырезал! Ночами, в дороге. Боялся, что как-то простовато, но знакомая официантка из Кливленда сказала, тебе точно понравится. Надеюсь, так и есть.
– Конечно. – Каролина продела руку ему под локоть. – У меня для тебя тоже кое-что есть. – Она протянула Алу маленькую картонную коробочку. – Красиво упаковать времени не было.
Ал открыл коробочку и достал новенький медный ключ.
– От твоего сердца?
Она засмеялась:
– Нет. От этого дома.
– Зачем? Ты поменяла замок?
– Нет. – Каролина качнулась в кресле. – Доро подарила мне дом. Правда, здорово? Все оформлено официально. Доро сказала – хочет начать жизнь с чистого листа.
Один удар сердца. Два, три. Скрип качалки, назад, вперед.
– Рисковый поступок, – проговорил Ал. – А если она решит вернуться?
– Я спросила то же самое. Доро говорит, Лео оставил ей целое состояние: выплаты от патентов, сбережения, что-то еще, не знаю. А Доро привыкла экономить, и денег ей особо не нужно. Если они вернутся, то купят какое-нибудь жилье вместе с Трейсом.
– Щедро, – сказал Ал.
– Еще бы.
– Мы могли бы его продать, – помолчав, задумчиво произнес Ал. – Уехали бы куда-нибудь…
– За него не много выручишь. – Мысль продать дом вообще не приходила Каролине в голову. – Да и куда мы поедем?
– Понятия не имею. Но ты ж меня знаешь, я всю жизнь в дороге. А сейчас просто думаю вслух. Перевариваю новость.
До сих пор Каролине было очень уютно, но сейчас ее вдруг охватила тревога. Кто он, спросила она себя, кто этот мужчина рядом, который приезжает в выходные и так привычно ложится в ее постель, а по утрам характерным движением поворачивает голову набок и легким похлопыванием наносит «Олд Спайс» на шею и подбородок? Что ей известно о его мечтах и тайных желаниях? Почти ничего, внезапно поняла она. Как и он мало что знает о ней.
– Так ты вообще против собственного жилья? – попробовала уяснить она.
– Не в том дело. Это очень благородно со стороны Доро.
– Но привязывает тебя к месту.
– Мне нравится возвращаться домой к тебе, Каролина. Нравится проезжать последний участок шоссе и знать, что вы с Фебой здесь, готовите ужин или возитесь в саду. Но то, на что решились Доро с Трейсом, тоже соблазнительно. Сорвались с насиженного места – и айда колесить по свету. По-моему, это здорово. Свобода.
– Такие порывы уже не для меня, – сказала Каролина, глядя на темный сад, на мозаику городских огней и темно-красную вывеску супермаркета «Фудленд», мерцающую сквозь плотную летнюю листву. – Я счастлива на своем месте. Ты скоро затоскуешь со мной.
– Скажешь тоже, ласточка. Как раз наоборот – потому-то нам и хорошо вместе.
Они посидели молча.
– Феба не любит перемен, – сказала Каролина. – Она с трудом привыкает к новому.
– И об этом нельзя забывать, – согласился Ал.
Он подумал мгновение и повернулся к ней:
– Но знаешь, Феба-то растет.
– Ей едва исполнилось тринадцать, – слегка удивилась Каролина, подумав о Фебе с котенком и о том, как легко она возвращается в детство.
– Вот именно, тринадцать. Она… как бы это сказать… начинает развиваться. Мне бывает неловко, когда я поднимаю ее, как сегодня.
– Ну так не поднимай, – отрезала Каролина, но сразу вспомнила бассейн, где они с Фебой были на этой неделе. Феба уплывала, возвращалась, хватала ее под водой, и к ее руке прижимались мягкие бугорки грудок.
– Не нужно сердиться, ласточка. Просто мы никогда не говорили о том, что с ней будет дальше. И что будет с нами, когда мы уйдем на пенсию, как Доро и Трейс. – Ал запнулся; Каролине показалось, что он подбирает слова. – Меня, например, привлекает мысль о путешествиях. А когда я представляю, что навечно засяду тут в доме, – ей-богу, наступает… как ее? клаустрофобия. И потом, что же Феба? Она всегда будет жить с нами?
– Не знаю, – устало выдохнула Каролина.
Она столько сражалась за Фебу с этим равнодушным миром. На сегодняшний момент проблемы были решены, за последний год или около того Каролина наконец немного успокоилась. Но как Феба будет жить, когда вырастет, где работать, по-прежнему неясно.
– Ал, дорогой, прошу тебя! Сегодня я не могу об этом думать.
Кресло качнулось – назад, вперед.
– Когда-нибудь все равно придется.
– Она еще ребенок. Что ты предлагаешь?
– Ничего я не предлагаю. Ты знаешь, я люблю Фебу. Но жизнь – штука непредсказуемая. Вдруг мы завтра умрем, и о ней некому будет заботиться. Или она сама потом этого не захочет. Я всего-навсего прошу тебя подумать: что дальше? Для чего ты копишь ее деньги? Это, так сказать, тема для обсуждения. Подумай. Разве тебе не хотелось бы изредка уезжать со мной? Хотя бы на выходные? Было бы здорово.
– Да, – тихо произнесла она. – Здорово.
Но уверенности в ее голосе не было. Каролина попыталась представить себе жизнь Ала в рейсах. Каждую ночь – другой город, новая комната, однообразная серая лента дороги. Его первый порыв – продать дом, сорваться с места, бродить по миру – чуточку испугал ее.
Ал кивнул, осушил свой бокал и приподнялся.
– Не уходи, – попросила она, касаясь его руки. – Мне надо с тобой кое о чем поговорить.
– Звучит серьезно, – сказал он, садясь обратно, и нервно хохотнул. – Надеюсь, ты не собираешься меня бросить? Как-никак наследство получила!
– Не говори глупостей. – Каролина вздохнула. – На прошлой неделе я получила письмо, – объяснила она. – Очень странное. Хочу обсудить его с тобой.
– От кого письмо?
– От отца Фебы.
Ал кивнул и скрестил на груди руки – молча. О письмах он, разумеется, знал. Они приходили уже много лет, с разными денежными суммами, но одинаковыми записками с единственной фразой: «Пожалуйста, сообщите свой адрес». Каролина на эту просьбу не отвечала, однако в первые годы рассказывала Дэвиду обо всем. Делилась чувствами, откровениями, как с близким другом. Со временем ее послания стали короче: фотография Фебы и в лучшем случае пара строчек. Каролина теперь жила такой насыщенной жизнью, что передать это на бумаге было просто невозможно, и она испытала настоящий шок, обнаружив в конверте длинное письмо от Дэвида, целых три страницы, исписанные его тесным почерком, – истинный крик души. Письмо начиналось с рассказа о Поле, его таланте и устремлениях, его гневе последних недель.