Каролина вернула Фебу обратно в коробку и легонько подоткнула под спинку одеяло, вспоминая при этом Дэвида – как он, сам не свой от усталости, жует за столом кабинета сэндвич с сыром, глотает остывший кофе, а потом снова распахивает дверь – каждый вторник по вечерам, когда больница открыта для неимущих. В такие дни в приемной всегда полно народу, и Дэвид, бывало, оставался на работе далеко за полночь, после того как сама Каролина уходила домой, до того измотанная, что и думать-то не могла. Она ведь и полюбила его за благородство натуры. А между тем он велел отвезти свою новорожденную дочь в это страшное место с безжалостным и холодным освещением, где продрогшая женщина сидит на краю кровати, а ее волосы рыхлыми стожками ложатся на пол…
Это убьет ее, сказал он про Нору. Я обязан уберечь свою семью…
За дверью раздались шаги, и на пороге появилась седая женщина в белом халате, почти таком же, как у Каролины, дородная, но очень подвижная для своей комплекции, деловитая. В иной ситуации она произвела бы на Каролину самое благоприятное впечатление.
– Чем могу помочь? – спросила вошедшая. – Давно ждете?
– Да уж, – кивнула Каролина. – Давно.
Женщина устало покачала головой.
– Ясно. Прошу прощения, буран виноват – мало кто на работу вышел. У нас ведь в Кентукки как? Снегу выпадет на дюйм, а жизнь во всем штате останавливается. Сама-то я родом из Айовы и в толк не возьму, что за трагедия, ну так ведь другим же не объяснишь. Ладно, бог с ними. Что у вас?
– Вы Сильвия? – спросила Каролина, лихорадочно вспоминая имя, записанное вместе с адресом: листок она оставила в машине. – Сильвия Паттерсон?
Лицо толстухи потемнело.
– Еще чего не хватало! Я Джанет Мастере. Сильвия здесь больше не работает.
– А-а, – только и сказала Каролина.
Джанет Мастере явно представления не имела, кто перед ней и зачем: не удалось, видно, доктору Генри с ней связаться. Каролина опустила руки, скрывая грязный подгузник.
Джанет Мастере угрожающе подбоченилась, сузив глаза.
– А вы из той фирмы, как я погляжу? Которая торгует молочными смесями? – осведомилась она, кивая на коробку с невинно улыбающимися младенцами. – Мы в курсе про делишки Сильвии с вашим торгашом, так что если вы оттуда, то забирайте свое барахло и катитесь куда подальше. – Она мотнула головой в сторону выхода.
– Не понимаю, о чем речь, – отозвалась Каролина, – но уйду с удовольствием. Правда. Ухожу и больше вас не побеспокою.
Однако Джанет еще не выговорилась.
– Мошенники, вот вы кто! Таскаете дармовые образцы, а через неделю здрасьте – счет приносят! Приют-то наш, может, и для слабоумных, да только в директорах они у нас, знаете ли, не сидят.
– Само собой, – пробормотала Каролина. – Извините.
Вдалеке раздался звонок. Воинственная Джанет опустила руки, но не смилостивилась:
– Даю пять минут. Выметайтесь, и чтоб духу вашего больше тут не было.
Каролина тупо смотрела в опустевший дверной проем. По ногам сквозило. Когда миг оцепенения прошел, она водрузила грязный подгузник в центр шаткого румяно-коричневого столика у дивана, нашарила в кармане ключи, взяла в руки коробку с Фебой и резво, чтобы не передумать, проскочила спартанский холл и двойные двери. Внешний мир встретил ее пощечиной ледяного воздуха, столь же ошеломительной, как появление на свет.
Каролина пристроила коробку с Фебой на заднее сиденье и тронулась с места. Никто не пытался остановить ее, вообще не обратил на нее никакого внимания. И все же, едва вырулив на федеральную трассу, Каролина нажала на педаль газа, набирая скорость. Усталость окатывала ее, как штормовые волны одинокий утес. Первые тридцать миль она пререкалась сама с собой, иногда даже вслух, сурово вопрошая: «Что ты натворила?» И с доктором Генри спорила, представляя, как углубляется морщинка на его лбу и подергивается мышца на щеке – легкий тик всегда выдавал его чувства. «О чем вы только думали?» – возмущенно восклицал он, и Каролине приходилось признать, что ответа у нее нет.
Мысленные дискуссии быстро потеряли накал, и на магистрали она повела машину механически, изредка встряхивая головой, чтобы не заснуть. Близился вечер. Феба спала уже почти двенадцать часов, скоро голод даст о себе знать. Каролина вопреки здравому смыслу надеялась, что к тому времени успеет добраться до Лексингтона.
Она только что миновала последний съезд на Франкфорт – за тридцать две мили до дома, – как вдруг у идущей впереди машины зажглись тормозные огни. Каролина сбавила скорость, еще, еще, наконец почти утопила в пол педаль тормоза. Уже наступали сумерки, солнце тусклым пятном низко висело в затянутом облаками небе. На вершине холма движение полностью встало; длинная лента габаритных огней тянулась вниз и обрывалась пульсирующим красно-белым сгустком. Авария, несколько машин сразу. Каролина чуть не расплакалась. Бензина осталось меньше четверти бака, только-только до Лексингтона; пробка явно не на один час, а глушить мотор и остужать машину с новорожденным ребенком рискованно.
Пару минут она сидела как парализованная. Последний съезд с магистрали остался позади, а за Каролиной уже выстроился сверкающий автомобильный хвост длиной в четверть мили. Над капотом светло-голубого «ферлейна» дрожал горячий воздух, чуть мерцая в сумерках и растапливая редкие хлопья вновь пошедшего снега. Феба громко вздохнула, сморщила личико и вновь затихла. Каролина, совершенно неожиданно для себя – она потом долго изумлялась своему порыву, – резко вывернула руль, и «ферлейн» сполз с бетонки на гравиевую обочину. Включив заднюю передачу, Каролина осторожно попятилась вдоль недвижной цепи автомобилей, со странным ощущением, будто едет мимо поезда. В окне мелькнула женщина в шубе, в другом – трое кривляющихся детей, мужчина в пиджаке, с сигаретой. «Ферлейн» медленно катился назад, тьма сгущалась, забитое машинами шоссе напоминало скованную льдом реку.
Каролина благополучно добралась до съезда, и эстакада вывела ее на трассу номер 60. Деревья вдоль дороги гнулись под тяжестью снега. Среди полей стали попадаться дома – сначала редко, затем все чаще. В окнах уже горел свет. Скоро Каролина оказалась на главной улице Версаля и, попутно любуясь кирпичными фасадами магазинов, выискивала глазами дорожный указатель в сторону дома.
В квартале впереди вспыхнуло темно-синими огнями название супермаркета. При виде знакомой вывески «Крогер», витрин с зазывной рекламой Каролина воспрянула духом и вдруг почувствовала, что страшно проголодалась. К тому же сейчас… а что у нас сегодня? Суббота, почти вечер. Завтра магазины закрыты, а у нее в холодильнике шаром покати. Смертельно уставшая, Каролина все-таки свернула на парковку и выключила двигатель.
Феба, теплая, легкая, двенадцати часов от роду, сладко спала. Каролина вскинула на плечо сумку с подгузниками, а малышку пристроила под пальто: маленький жаркий комочек. Ветер дул по асфальту, взметая снег, остатки вчерашнего и свежевыпавший, устраивая миниатюрные смерчи на углах зданий. Каролина ступала осторожно, боясь поскользнуться и уронить девочку, и одновременно ловила себя на мысли, что проще всего было бы оставить ее у мусорного бака, на ступеньках церкви, да где угодно. Осознание абсолютной власти над этой крохотной жизнью и своей глубочайшей ответственности обрушилось на нее, закружило голову.
Затемненные стеклянные двери магазина разъехались, выпустив наружу поток света и тепла. Внутри было полно народу. Покупатели с доверху нагруженными тележками рекой выливались на улицу.
– Мы до сих пор открыты только из-за непогоды, – предупредил Каролину на входе мальчик-разносчик. – Через полчаса закрываемся.
– Метель ведь кончилась, – удивилась Каролина.
Парнишка рассмеялся, возбужденно и недоверчиво. Его лицо горело от тепла, струившегося из автоматических дверей в предвечерние сумерки.