– Я быстро, только проверю.
Все еще чувствуя на коже прикосновение руки Ала, она прошла по ярко освещенным, но пустым коридорам, спустилась по лестнице в кухню, толкнула одной рукой металлические двери, а другой потянулась к выключателю. Вспыхнувший флуоресцентный свет высветил их, как на фотографии: Феба в цветастом платье, прижатая к столу, Роберт обнимает ее, его ладонь скользит вверх по ее ноге. В то мгновение, пока они еще не повернулись к ней, Каролина увидела, что Роберт собирался поцеловать Фебу, а она тянулась поцеловать его в ответ, – Роберта, свою первую настоящую любовь. Ее глаза были закрыты, лицо светилось.
– Феба! – резко окликнула Каролина. – Феба и Роберт! Довольно.
Они отпрянули друг от друга, испуганно, но без раскаяния.
– Это можно, – сказал Роберт. – Феба – моя девушка.
– Мы поженимся, – добавила Феба.
Каролину трясло, но она очень старалась держать себя в руках. В конце концов, Феба уже взрослая.
– Роберт, – попросила она, – разреши мне поговорить с Фебой наедине. Оставь нас на минутку, пожалуйста.
Он помедлил, затем прошел мимо Каролины к двери. Вся его неистощимая общительность вмиг улетучилась.
– Это не плохо, – сказал он, задержавшись на пороге. – Мы с Фебой любим друг друга.
– Я знаю, – успела ответить Каролина ему в спину.
– Мам! – Феба теребила цепочку с крестиком. – Кого любишь, можно целовать. Ты целуешь Ала.
– Верно, ласточка, но поцелуй поцелую рознь. Ты и сама понимаешь.
– Мама! – возмутилась Феба. – Мы с Робертом женимся.
Каролина ответила, не подумав:
– Это невозможно.
Феба вскинула глаза, на лице появилось упрямое выражение, хорошо знакомое Каролине. Из-за висящего рядом дуршлага на щеках Фебы играли блики.
– Почему?
– Ласточка моя, семья… – Каролина умолкла, думая об Але, его усталости в последнее время, о расстоянии, разделявшем их всякий раз, когда он уезжал. – Видишь ли, милая, все это очень сложно. Ты можешь любить Роберта, и не выходя замуж.
– Нет. Мы с Робертом поженимся.
Каролина вздохнула:
– Допустим. А где вы будете жить?
– Мы купим дом, мам, – серьезно и уверенно ответила Феба. – Будем там жить. И у нас будут какие-нибудь дети.
– Дети – колоссальная забота, – возразила Каролина. – Вы с Робертом это понимаете? А еще дети – это дорого. Как вы собираетесь платить за дом? За еду?
– У Роберта есть работа. И у меня. У нас куча денег.
– Но ты не сможешь работать, если будешь ухаживать за детьми.
Феба, сдвинув брови, размышляла над ее словами. Сердце Каролины таяло от любви и грусти. Такие проникновенные, простые мечты, а им не суждено сбыться. Где же тут справедливость?
– Я люблю Роберта, – настаивала Феба. – Роберт любит меня. А Эйвери родила ребенка.
– Ласточка… – только и сказала Каролина. Недавно Эйвери Свои, прогуливаясь по улице с коляской, позволила Фебе потрогать щеку своего новорожденного младенца. – Девочка моя. – Она подошла и положила руки Фебе на плечи. – Помнишь, вы с Эйвери спасли Дождика? Мы его любим, но с ним много хлопот. Надо выносить ящик, расчесывать шерстку, убирать за ним, выпускать из дома, впускать. Помнишь, как ты беспокоилась, когда он не пришел домой? А с ребенком, Феба, гораздо труднее. Ребенок – это как двадцать Дождиков.
Феба поникла, по щекам покатились слезы.
– Это нечестно, – прошептала она.
– Нечестно, – признала Каролина. Мгновение они стояли молча, неподвижно.
– Послушай-ка, Феба, ты нам поможешь? – прервала молчание Каролина. – Линда просила принести пунш и печенье.
Феба кивнула, вытерла глаза. Они взяли коробки и бутылки, не обмолвившись ни словом, поднялись по лестнице и прошли по коридорам в зал.
Дома Каролина описала Алу все, что произошло на кухне интерната. Он сидел рядом с ней на диване, сложив на груди руки и едва поднимая слипающиеся веки. На шее у него краснело раздражение от бритвы, под глазами темнели круги. А на рассвете вставать – и опять в рейс.
– Она хочет жить полной жизнью, Ал. Это ведь должно быть так просто.
– М-м-м. – Он замотал головой, отгоняя сон. – Может, это и есть просто, а, Каролина? Другие ведь живут в интернате и, похоже, неплохо справляются. А мы будем рядом.
Каролина покачала головой:
– Я не представляю, как она будет одна. И ей нельзя замуж. Это исключено! Что, если она забеременеет? Я не готова воспитывать еще одного ребенка, а именно так и случится.
– Я тоже не готов воспитывать еще одного ребенка, – сказал Ал.
– Может, ее как-то отвлечь от общения с Робертом? На время?
Ал удивленно округлил глаза:
– По-твоему, это хорошо?
– Не знаю, – вздохнула Каролина. – Просто не знаю.
– Сколько я тебя помню, – мягко произнес Ал, – ты от всех требовала, чтобы перед Фебой не захлопывали двери. Не надо ее недооценивать – на моей памяти ты произносила эти слова несчетное количество раз. А сейчас сама себе противоречишь. Пусть Феба переедет в интернат. Почему не попробовать? Вдруг ей там понравится? Вдруг тебе понравится свобода?
Каролина рассматривала лепной карниз, думая, что его надо покрасить. Истина с трудом всплывала на поверхность.
– Я не представляю себе жизни без Фебы, – почти прошептала она.
– Никто тебя и не просит жить без нее. Но она выросла, Каролина. Вот в чем дело. За что ты все эти годы боролась? Разве не за ее самостоятельность?
– Думаю, это тебе хочется свободы, – сказала Каролина. – Сорваться с места, поколесить по свету.
– А тебе нет?
– Конечно, хочется! – воскликнула она, изумившись силе своих эмоций. – Но даже если Феба переедет, она никогда не станет в полной мере самостоятельной. И я боюсь, что тебе из-за этого плохо. Боюсь, что ты нас бросишь. Милый, в последние годы ты все больше отдаляешься от меня.
Ал долго молчал.
– Откуда эти безумные мысли? – наконец спросил он. – С чего ты взяла, что я вас брошу?
– Подожди секундочку, Ал. – Она вскочила, понимая, что он обиделся. Прошла к столу и достала из ящика письмо. – Вот почему я расстроена. Не знаю, что делать.
Он долго изучал письмо, даже взглянул на оборот, словно сзади могла быть написана разгадка.
– Сколько на счету? – спросил. Каролина покачала головой:
– Пока не знаю. Сообщат, только когда приеду.
Ал кивнул и опять уткнулся в письмо.
– Странно. Открыл счет, а тебе не сказал.
– Может, боялся, что я сообщу его жене? Больше ничего в голову не приходит.
Каролина подумала о Норе, по сей день не знающей, что ее дочь жива. А Пол – что стало с ним? Какой теперь тот темноволосый младенец, которого она видела лишь однажды?
– И что нам, по-твоему, делать?
– Для начала подробно все выяснить, – ответил Ал. – Вот я вернусь, и мы вместе пойдем к этому адвокату. Я могу взять пару выходных. А дальше… не знаю, Каролина. Давай отложим решение до утра. Сейчас ведь все равно ничего не придумаем.
– Ладно. – Беспокойство, владевшее Каролиной целую неделю, отступило. В устах Ала все звучало так просто. – Какое счастье, что ты дома, – сказала она.
– Дорогая… – Он взял ее руку в свою. – Честное слово, я никуда не исчезну. Разве что завтра в шесть утра, в направлении Толедо. Поэтому, кстати, мне пора на боковую.
Ал притянул ее к себе и поцеловал в губы. Каролина прижалась щекой к его щеке, ощутила его тепло и вдохнула его запах, вспоминая, как познакомилась с ним на стоянке недалеко от Луисвилля. День, определивший всю ее жизнь.
Ал поднялся с дивана, не выпуская ее ладони.
– Пойдешь со мной?
Она кивнула и встала: ее рука в его руке.
Утром она поднялась рано и приготовила завтрак, украсив яичницу, бекон и картофельные оладьи веточками петрушки.
– Вкуснотища! – Ал поцеловал ее в щеку и бросил на стол газету и вчерашнюю почту в холодных и, как показалось Каролине, чуточку отсыревших конвертах. Там было два письма со счетами и красочная открытка с Эгейского моря от Доро.