Щелчком короткого толстого пальца Джингу поправил бахрому на своем костюме. Затем он приказал подать ему прохладительное питье; между тем его рука неторопливо поглаживала плечо стоявшей рядом Теани. Супруга Джингу не соизволила заметить этот жест. Когда уже каждому стало ясно, что хозяин не собирается исполнять просьбу гостьи из Акомы, пока не удовлетворит свои собственные желания, он благосклонно кивнул слуге:
— Проводи госпожу Мару и ее слуг к столу… третьему от конца, ближайшему к выходу из кухни, чтобы их можно было обслужить побыстрее.
Его толстый живот заколыхался: Джингу открыто смеялся, наслаждаясь собственным остроумием.
Предложить знатной даме такое место значило оскорбить ее. Однако Теани этого показалось мало. Задетая за живое пренебрежением Мары, она вмешалась в беседу:
— Лучше бы ты посадил эту женщину с рабами, господин мой. Всем известно, что величие Акомы держится только на доброй воле Анасати, но даже эта добрая воля сильно поизносилась, после того как погиб сын господина Текумы.
Оскорбление было слишком сильным, чтобы оставить его без внимания. Все еще не желая обращаться прямо к Теани, Мара намеренно подхватила подготовленную для нее наживку. Уставившись холодным взглядом на толстое смеющееся лицо Джингу, Мара заметила:
— Господин Минванаби, всем известно твое… великодушие, но, несомненно, даже ты не сочтешь для себя заманчивой возможность держать в своем хозяйстве отбросы другого мужчины.
Джингу обнял Теани за плечи и привлек ее к себе:
— Ты что-то путаешь, госпожа Мара. Эту женщину не бросал ни один мужчина. Просто так получилось, что она пережила своего последнего хозяина. Я напомню тебе раз и навсегда: Теани — одна из моих подданных, здесь ее высоко ценят и почитают.
— Ах, конечно. — Мара изобразила неуловимый поклон-извинение. — Учитывая твои широко известные вкусы, она, должно быть, знает, как тебе угодить, Джингу. В самом деле, у моего покойного супруга ее услуги тоже никогда не вызывали нареканий. Но ведь и аппетиты Банто были несколько… грубоваты.
Глаза Теани метали молнии. Ее приводило в ярость именно то, что Мара как будто и не замечала ни ее оскорблений, ни ее самой. Да и властитель Минванаби уже не находил в происходящем ничего забавного: эта замухрышка, недавняя девственница из храма Лашимы, держалась с таким достоинством, словно все их попытки ее унизить и запугать не производили на нее никакого впечатления. А между тем слуга уже топтался за спиной Мары, чтобы проводить гостью из Акомы и ее немногочисленную свиту к указанному столу, и у Джингу оставалась единственная возможность выйти с честью из неловкого положения: положить конец затянувшейся сцене.
Время за праздничной трапезой текло для Мары медленно. Угощения, музыканты, танцовщицы — все было наивысшего сорта, но здесь, у выхода из кухни, приходилось терпеть жару, шум и раздражающую суету. От всего этого и более всего от запахов пищи На-койю мутило. Напряжение сказывалось и на неутомимом Папевайо: вокруг сновали незнакомые ему люди, и на каждом из подносов, которые они проносили мимо, можно было обнаружить предметы, способные послужить оружием в тренированных руках. Он не пропустил мимо ушей сказанную Марой фразу о «несчастных случаях». И хотя трудно было предположить, что властитель Минванаби попытается подстроить убийство в многолюдной палате, у всех на виду, Мару преследовало воспоминание о взгляде Теани, полном смертельной злобы. Командир авангарда Акомы не мог расслабиться ни на мгновение. Когда подошла к концу первая перемена блюд, Папевайо легко коснулся плеча своей хозяйки:
— Госпожа, я предлагаю возвратиться в твои покои до наступления темноты. Здешние коридоры и переходы для нас непривычны, и если ты будешь дожидаться, пока про нас вспомнит Минванаби, может случиться так, что слуга, которого он назначит тебе в провожатые, получит какие-нибудь новые указания.
Мара очнулась от задумчивости. Темные круги под глазами выдавали ее усталость. Она заговорила о том, что ее беспокоило:
— Нужно найти способ послать весточку в казармы, чтобы Аракаси знал, как с нами связаться при необходимости.
Папевайо угрюмо ответил:
— Мы ничего не можем предпринять, не рискуя выдать себя, госпожа. Доверься Аракаси. Его агенты могут встречаться с ним без опаски, и он сам тебя найдет, если понадобится.
Мара только кивнула. Похлопав Накойю по плечу, она встала, чтобы передать властителю Минванаби извинения за ранний отход ко сну. Головная боль, которая ее мучила, была отнюдь не вымышленной; и, поскольку прибытие Имперского Стратега ожидалось только завтра, она могла покинуть пиршественную залу без риска оскорбить чьи-то чувства. Но в любом случае она желала оставить о себе впечатление как об особе молодой, неопытной и ее слишком разбирающейся в тонкостях этикета. Если она уйдет к себе несколько раньше других, гости лишний раз убедятся в том, что имеют дело с недалекой простушкой… а она получит короткую передышку, которая, возможно, позволит ей предпринять какие-то шаги для своей защиты.
Одного из слуг, собиравших со столов тарелки, Мара послала уведомить властителя, что она уходит к себе. К тому моменту, когда эта новость достигла хозяйского возвышения, кресла, на которых она сидела со своими спутниками за трапезой, были уже пустыми. На широком лице властителя Минванаби расплылась торжествующая самодовольная улыбка. Наслаждаясь этим жалким триумфом, Джингу не заметил, что исчезла также и Теани. Фаворитка пускалась на всякие хитрости, внушая хозяину, что расправа с властительницей Акомы будет намного интересней, если еще и помучить ее перед смертью. Наконец красавице Теани надоело упрямство Джингу, и она вознамерилась прибегнуть к иным средствам, чтобы добиться желаемого. А такие средства у нее имелись.
Концы синего шелкового шарфа, накинутого на волосы Теани, трепетали у нее за спиной, словно относимые ветром, когда она быстрым шагом проходила по заднему коридору дворца Минванаби. Она не стала поправлять ни шарф, который соскользнул с головы на плечи, ни прядку рыжеватых волос, выбившуюся из прически. Комната первого сотника Шимицу находилась за следующим двориком; необходимость таиться от посторонних взглядов миновала. В этот час ей мог встретиться разве что раб, зажигающий масляные лампы. Проскользнув за последнюю перегородку, Теани загадочно улыбнулась. Сегодня раб придет сюда поздно: сейчас он наверняка сбивается с ног, прислуживая гостям.
В тихом дворике, залитом лунным светом, Теани остановилась и расстегнула ворот платья. Удостоверившись, что легкие ткани уже не скрывают соблазнительных очертаний ее груди, она улыбнулась. Сегодня ночью, если она с толком сыграет свою роль, эта тощая сука из Акомы умрет. Какой отрадой для слуха будут ее предсмертные крики!
Дверная перегородка, ведущая в комнату Шимицу, была приоткрыта. Там, внутри, горела лампа, и на матово-прозрачной перегородке виднелся силуэт мужчины, сидевшего на подушках с бутылью в руке. Опять он пьет, с отвращением подумала Теани, и все из-за того, что она задержалась в парадной Палате, безуспешно добиваясь согласия Джингу поручить не кому-нибудь другому, а именно ей исполнить приговор, который он вынес Маре из Акомы. И поскольку хозяин не соглашался доставить наложнице такое удовольствие, у нее оставался лишь один выход: перехитрить его.
Отбросив волосы за спину, Теани повела оголившимися плечами и направилась к открытой двери. Вошла она так тихо, что темноволосый мужчина не сразу догадался о ее присутствии. Теани воспользовалась этим моментом, чтобы присмотреться к нему.
Солдаты гарнизона Минванаби ценили своего первого сотника, признавая за ним редкое сочетание душевных качеств: нерушимая преданность дому, которому он служил, пылкость верований и неподдельная искренность. В бою он отличался постоянной готовностью к любым неожиданностям и способностью принимать быстрые и безошибочные решения, что и обеспечило ему стремительное продвижение по службе. Он казался слишком молодым для столь высокого поста; красивое лицо еще не избороздили морщины, но шрамы от заживших ран служили верными приметами его профессии. Однако для воина он был недостаточно толстокож, и, почувствовав себя задетым, мог вспылить, когда никто этого не ожидал. Впрочем, он как истый сын народа цурани умел напускать на себя непроницаемый вид, и судить о его настроении можно было лишь тогда, когда ему случалось захмелеть. Вот и сейчас для Теани не составило труда прочесть в его позе и выражении лица растерянность и раздражение, столь обычные для мужчины, которого бросила любовница. Куртизанка поздравила себя с успехом: все разыграно как по нотам. В отважном офицере она видела наивного простака, ополоумевшего от страстного влечения к ней и, как зеленый юнец, принимающего это влечение за любовь. Ей было ясно: сейчас она может вить из него веревки. Она обратит его в свое послушное орудие, как это до сих пор получалось у нее со всеми — и мужчинами и, женщинами, если ей это требовалось.