— Джайкен, нашему властителю требуется твой совет при рассмотрении многих хозяйственных документов. Пожалуйста, зайди к нему, после того как он выкупается и поест.
Джайкен принялся стирать с пальца чернильное пятно. Было видно, что перспектива поработать в обществе Бантокапи не вызывает у него воодушевления. Тем не менее он ответил:
— Хорошо, госпожа.
С добродушным юмором Мара наблюдала за ним.
— Наш господин — новичок в коммерции, Джайкен. Вероятно, было бы лучше всего, если бы ты разбирал каждый документ медленно и очень подробно.
Выражение лица Джайкена не изменилось, но в его глазах, казалось, зажегся свет:
— Да, госпожа.
Теперь и Мара слегка улыбнулась:
— Потрать на это столько времени, сколько будет нужно. Я думаю, ты сумеешь найти достаточно тем для обсуждения в течение всего вечера и, возможно, даже части ночи.
— Конечно, госпожа. — Энтузиазм Джайкена набирал силу. — Я прикажу, чтобы никто нас не беспокоил, пока господину Бантокапи требуется моя помощь.
Джайкен всегда отличался умением схватывать мысль на лету. Мара весьма ценила это его свойство, но сейчас ничем не выразила своих чувств:
— Правильно, Джайкен. Поскольку властитель проявляет интерес к хозяйственным делам, прихвати с собой любые документы, которые, на твой взгляд, могут понадобиться.
С плохо скрытым восторгом Джайкен отчеканил:
— Слушаюсь, госпожа!
— Это все, — подвела итог Мара.
Мановением руки отпустив хадонру, она несколько Мгновений постояла в задумчивости, стараясь припомнить, к каким бы еще делам привлечь внимание мужа. Но страх не отпускал ее ни на минуту. Она выбрала опасный путь: стоит оступиться хоть раз — и не будет ни закона, ни человека, который сможет ее защитить.
Отрешившись от всего, она закрыла глаза и, как ей показалось, долго-долго перебирала в памяти заветы сестер Лашимы.
Мара вздрогнула, услышав удар тяжелой руки Бантокапи по чьей-то незащищенной плоти. Завтра еще один раб будет щеголять синяком или подбитым глазом. Внутренне собравшись в ожидании неминуемого скандала, она не удивилась, когда Бантокапи, не постучав, откатил дверную створку и ворвался в комнату в полной боевой амуниции. Даже не пребывая во гневе, он редко соблюдал правила учтивости, на которую она имела право по своему рангу.
— Мара!.. — заорал он.
Его ярость готова была перелиться через край. Мара мысленно разразилась проклятием, потому что, не сняв подкованных сандалий, он во второй раз за неделю оставил щербины на полу ее покоев. К счастью, рабы, которым предстояло снова ровнять и шлифовать дощечки, не имели права роптать.
Бантокапи остановился, шумно дыша.
— Я уже сколько дней вожусь с этими «важными коммерческими делами», которые мне подсовывает Джайкен!.. Он твердит, что ими должен заниматься я сам! В первый раз за неделю я собрался помуштровать солдат, а когда устал жариться на солнцепеке, первое, что я нашел в кабинете… я нашел вот это! — Он швырнул на пол тяжелую кипу документов. — Хватит с меня! Кто корпел над всем этим до меня?
Мара скромно потупилась:
— Я, муж мой.
Бантокапи был настолько ошеломлен, что даже бесноваться перестал.
— Ты?..
— До того как я попросила тебя стать моим мужем, я была правящей госпожой, — ответила Мара самым беспечным тоном, словно речь шла о вещах совершенно незначительных. — Тогда ведение хозяйства в поместье было моей обязанностью, а сейчас стало твоей.
— Ну и ну! — Бантокапи был растерян вконец. — Но неужели я должен сам разбираться в каждой мелочи? — Он сорвал с головы шлем и кликнул слугу. Тот появился в дверях. — Принеси домашнюю тунику, — распорядился Бантокапи. — В этих доспехах я ни секунды больше не выдержу. Мара, помоги-ка мне.
Мара тяжело поднялась и подошла к супругу, стоявшему с вытянутыми руками. Стараясь прикасаться к нему как можно меньше, ибо он был весьма грязен, она расстегнула застежки, скреплявшие переднюю и заднюю пластины кирасы.
— Ты можешь, если хочешь, перепоручить кому-нибудь часть этих мелочей. Джайкен вполне способен позаботиться о каждодневных делах поместья. Я могу помочь ему советом, если ты слишком занят.
Бантокапи с помощью Мары стянул через голову лакированные пластины и облегченно вздохнул, бросив на пол тяжелую кирасу. Затем он ухватился за полы легкого гамбизона и, заворотив его кверху, также потащил с плеч. Не прерывая этого занятия, он возразил:
— Нет. Я хочу, чтобы ты посвятила себя заботам о нашем сыне.
Из-под слоев ткани и набивки голос его звучал приглушенно.
— Или о дочери, — быстро напомнила Мара, уязвленная его уверенностью, что жена может справиться с работой личной прислужницы, но не со счетными табличками. Она опустилась на колени и сняла зеленые кожаные щитки с волосатых икр своего супруга.
— Ну вот еще! Это будет мальчик. Если нет, нам придется снова приложить кой-какие усилия, верно?
С похотливой хитрецой он посмотрел на нее сверху вниз.
Ничем не выказав отвращения, Мара расшнуровала сандалии, столь же обросшие грязью, как и широкие ступни, которые они защищали.
— Как пожелает мой господин.
Бантокапи снял свою короткую тунику, оставшись в одной набедренной повязке.
— Ладно, — сказал он, почесавшись. — Я позволю Джайкену принимать решения по тем делам, какими он занимался после смерти твоего отца.
Прибыл слуга с чистой туникой, и властитель Акомы быстро напялил ее, даже и не подумав, что следовало бы сначала принять ванну. Затем объявил свою волю:
— Джайкен знает свое дело. И если потребуется принять какое-то важное решение, пусть приходит ко мне. А теперь я собираюсь провести некоторое время в Сулан-Ку. Кое-кто из моих друзей…
Он в замешательстве замолчал, увидев, как Мара внезапно вцепилась в ткань своего домашнего халата. Все утро у нее повторялись легкие схватки, но эта была очень сильной, и она смертельно побледнела. Наконец настал ее час.
— Банто!..
И этот человек, обычно раздражительный и грубый, внезапно ощутил одновременно восторг и тревогу.
— Пора?..
— Наверно, да. — Она спокойно улыбнулась. — Прикажи послать за повитухой. ***
Впервые в жизни почувствовав беспокойство за кого-то другого, Бантокапи добросовестно пытался подбодрить Мару, похлопывая ее по руке, — не соизмеряя, однако, своих сил, так что не было бы ничего удивительного, если бы от этого «подбадривания» у нее остались синяки — до самого прибытия повитухи, вслед за которой сразу же явилась Накойя. Обе они выставили его вон с решительностью, против которой не устоял бы ни один мужчина в Империи. Бантокапи удалился как побитая собака и по пути все время оглядывался через плечо.
Весь следующий час он расхаживал по своему кабинету, ожидая рождения сына. Когда потянулся второй час, он послал за вином и чем-нибудь съестным. Вечер сменился ночью, а из комнаты роженицы не поступало никаких вестей. Нетерпеливый муж, не находя выхода своей тревоге, пил, ел и снова пил. Когда миновало время ужина, он послал за музыкантами; обнаружив, что музыка не приносит успокоения, он потребовал приготовить ванну, без чего благополучно обходился с самого полудня.
Невольно поддаваясь редкому для него чувству уважения к тому, что вершилось сейчас в покоях Мары, он решил на сей раз воздержаться от баловства с какой-нибудь девицей. Постельные утехи казались неуместными в то время, когда его жена рожала ему наследника, но нельзя же ожидать, что мужчина будет сидеть сиднем и ждать, лишенный каких бы то ни было радостей жизни! Громовым голосом он потребовал, чтобы посыльный доставил ему большой кувшин акамелевой настойки. От этого он не станет отказываться. И не отказался, даже когда слуги сдвинули ширмы и наполнили ванну горячей водой. Они терпеливо ждали с мылом и полотенцем наготове. Бантокапи сбросил одежду, похлопал себя по располневшему животу, недовольно буркнув нечто насчет необходимости побольше упражняться с мечом и луком, дабы сохранять форму, и наконец забрался в ванну. После этого он принял из рук слуги кубок с настойкой и залпом осушил его.
Слуги суетились вокруг, соблюдая предельную осторожность. Никому не хотелось схлопотать затрещину, что было бы неминуемо, если бы, например, капля мыльной пены по их недосмотру попала в открытый кубок и испортила вкус настойки.