В небесах вновь громыхнуло, раскатистый рокот титанического барабана накатился с гор. Высоко вверху, над головой Конана, звезды пустились в стремительный хоровод, и в такт их кружению все бил и бил барабан. Потом звуки его сделались еще мощней, еще громче; теперь они напоминали грохот колес боевой колесницы и стук подков. Чудовищные кони влекли повозку все ближе и ближе, молнии летели из-под копыт, огромная фигура в ледяном панцире встряхивала вожжами, торопила скакунов…
Снежные сугробы, горы и скалы покачнулись, взлетела снежная пыль, застлав глаза Конану. Мириады огненных всплесков соединили землю и небеса, закружились, подобно гигантской карусели, рассыпались звездным ливнем. Равнина дрогнула и ушла из-под ног киммерийца.
Ослепший и оглохший, он рухнул в снег.
Чьи-то руки перевернули его, чьи-то пальцы коснулись заиндевевшей щеки.
Он оживал, медленно и словно бы нехотя всплывая к свету из мрачного и холодного мира Серых Равнин, царства мертвых, где не сияло солнце, не искрились звезды, не пел песен ветер. Кто-то тряс его, кто-то растирал ладони и ступни — так, словно пытался содрать с них кожу. От этой пытки Конан совсем очнулся, зарычал и в поисках оружия принялся шарить по мерзлой земле.
— Парень очнулся, Хорса! — прозвучал над ним громкий возглас. — Очнулся, клянусь медвежьими кишками! Горм, ты посильней, может, спасешь ему руки да ноги… Такой боец нам еще пригодится!
— Кулак у него железный, — пробормотал другой голос. — Пальцы на левой руке никак не разжать… Что-то он держит… Крепко, как клещами!
Конан раскрыл глаза. Над ним склонились рослые бородатые люди. Волосы их сверкали золотом, панцири светились серебром; на плечах топорщился волчий мех, и волчьими шкурами были подбиты просторные плащи. Асы, подумал он, Ньорд, Хорса… Губы его шевельнулись, морозный воздух обжег горло.
— Конан! Конан, брат мой, ты жив? — Один из воинов встал рядом с ним на колени.
— Кром! — хрипло выдохнул киммериец. — Или мы оба живы, Ньорд, или все мы уже на Серых Равнинах.
— Думаю, там потеплее, — ответил вождь асов, касаясь щеки Конана. Люди его, два или три человека, копошились вокруг, растирая киммерийцу ступни и ладони.
— Прости, брат, что мы задержались, — продолжал ас. — Попали в засаду! Ну, тем, кто в ней сидел, растирания уже не помогут… — Он ухмыльнулся, блеснув зубами. — Мы нашли груду изрубленных тел, еще не успевших остыть, но тебя среди них не было. Тогда мы пошли по следам… Но куда ты бежал, безумец? К горам, в ледяную пустыню! Клянусь Имиром, мы шли за тобой всю ночь, уже не надеясь найти, — вьюга заметала твой след. Куда тебя понесло?
— Имир, — прохрипел Конан, — Имир…
— Не поминай о нем слишком часто, — буркнул седовласый воин, растиравший ступни киммерийца. — Все земли окрест — под его властью! А сам он обитает в тех горах. — Ас кивнул на север. — Там — его владения!
— Имир, — воздух клокотал в горле Конана, — Имир. Девушка белая, как снег… золотая…
Потом речь его сделалась внятной.
— Мы встретили людей Браги утром, — отрывисто произнес он. — Утром, на равнине! Дрались, долго дрались… Времени я не считал… Мой меч сразил Хеймдала — последнего. Я остался жив, один… ослабел от ран… было холодно… так холодно! — Внезапно голос киммерийца окреп. — Потом появилась девушка. Возникла из ничего! Златовласая, прекрасная и холодная, как воздух Серых Равнин. Я смотрел, как она танцует в снегу, и душу мою охватило безумие. Я желал ее! Так, как не желал ни одну женщину на свете! Она побежала… побежала, и я помчался за ней… — Конан привстал на локте, шаря взглядом по сумрачным лицам воинов. — Вы нашли ее след? Видели великанов? Гигантов в доспехах из льда? Я сразил их… Одному перерубил ногу, другому — шею…
Ньорд, предводитель асов, покачал головой.
— В снегу были только твои следы, Конан. И великанов в доспехах из льда мы не нашли.
Киммериец сел, разминая ладонью шею.
— Кром! Рехнулся я, что ли? — Насупившись, он поглядел на равнину, где ветер играл серебристой снежной пылью. — Но эта девушка, босая и нагая, плясавшая в снегу, мне не приснилась! Я видел ее — так же ясно, Ньорд, как вижу тебя. И я почти поймал ее! Она была в моих руках, но тут вспыхнуло пламя… холодное пламя…
— Бред, — губы Ньорда скривились. — Бред! Он и в самом деле сошел с ума! Как ты думаешь? — Он взглянул на Хорсу, своего помощника.
Но Горм, седой воин с пронзительными серыми глазами, растиравший ступни Конана, покачал головой.
— Ты ошибаешься, вождь. Атали приходила к нему — златовласая Атали, дочь Имира. Она навещает умирающих на поле битвы… — Глаза старика затуманились. — Я тоже видел ее… видел в юности, истекая кровью после битвы у Вольравена… Она танцевала среди мертвецов, при полной луне, и тело ее казалось белей снежных северных равнин, а кудри отливали золотом. Я был трупом… почти трупом… но я видел ее и хрипел, как издыхающий волк, потому что не мог поползти за ней. Не мог — к счастью! Ибо дева эта сводит раненых с ума и увлекает в ледяную пустыню, к грозным братьям своим. А те, разрубив человека и вырвав сердце его, справляют кровавую жертву… — Хорса кивнул и убежденно произнес: — Нет, Конан не лишился разума и говорит правду! Атали приходила к нему! Атали, дочь Исполина Льдов!
Хорса стукнул кулаком в кольчужной рукавице по щиту и рассмеялся.
— Хо! Все знают, что старый Горм рехнулся после Вольравенской битвы, где ему проломили шлем, а заодно и башку! Что за Атали? Сказки! Я согласен с тобой, Ньорд: он просто бредит! — Хорса похлопал киммерийца по плечу. — Взгляните на его панцирь и кровь, что сочится из трещин… Бой был жесток, и любой из этих ран достаточно, чтоб подхватить горячку! Он бежал в пустыню, но гнался за призраком, разве не так?
— За призраком? — повторил Конан, посматривая на стиснутую в кулак левую кисть. — Может, и за призраком. Но я притронулся к ней… притронулся…
Он смолк, разжал пальцы, застывшим взглядом уставившись в свою ладонь. Потом протянул руку Ньорду и Хорее, и усмешки сползли с лиц асов. В полной тишине они смотрели на клочок полупрозрачной газовой фаты, на сиявший лунным блеском обрывок вуали, не знавшей прикосновения смертных ткачей.