Люси никак не могла прокомментировать то, что он сам лично приказал ей тогда сделать. Ее глаза только расширились от удивления и злости. Она не могла понять, как можно быть таким безмерно наглым и бесчувственным лгуном.
— Ты заботилась о моем отце в последние годы его жизни, — продолжил Доменико как ни в чем не бывало, — и моя жена настойчиво хочет отплатить тебе добром за добро и как следует наградить. Жена думает, что ты глубоко разочаровалась и расстроилась, когда узнала, что мой отец ничего тебе не завещал, и именно поэтому так поспешно уехала из Флоренции. Она убедила меня отправиться на твои поиски и выяснить о тебе хоть что-нибудь.
— Я не хочу ничего! — бешено закричала Люси, размахивая руками и отходя дальше от него. — Просто убирайся отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели!
— Я не собираюсь бросаться грубыми словами. Будет так, как я пожелаю, и уж не тебе решать, когда мне уезжать. Если ты, как сама говоришь, забыла обо всем плохом, что было между нами в прошлом и о чем я очень сожалею, то ты должна по крайней мере подумать над предложением, которое я передаю тебе как глава семьи, имя которой ты носишь. Ведь вся наша семья с искренними намерениями отправила меня в путь с этим важным поручением. Я приглашаю тебя вернуться со мной в Италию. — Он быстро поднял вверх руку, тем самым давая понять, чтобы она помолчала, так как мгновенно увидел отказ на ее обеспокоенном лице. — Для того чтобы снова стать неотъемлемой частичкой любящей тебя семьи, но в этот раз с одним очень важным отличием. Ты станешь полностью независима, будешь наслаждаться жизнью в собственной резиденции в Риме или в другом городе, в каком только пожелаешь, и у тебя будет приличный доход, выплачиваемый ежегодно нашей семьей, для того чтобы ты жила в достойных условиях, соответствующих твоему высокому социальному положению, а именно положению глубокоуважаемой вдовы Стефано Ди Кастеллони. Прими мою благосклонность, и пусть все разногласия забудутся. Я хочу, чтобы ты жила достойно и счастливо.
Но Люси не обманешь. В том, что жена Доменико желала ей только хорошего, Люси не сомневалась, так как между ними всегда было уважение и взаимная симпатия. Люси действительно верила, что синьора Ди Кастеллони была искренна в своих намерениях и заручилась поддержкой семьи, чтобы организовать путешествие Доменико, обошедшееся, несомненно, в немалую сумму, но это не означало того, что Доменико изначально не вдолбил эту идею в голову своей жены. Его ласковое, но одновременно похотливое выражение лица в тот момент, когда он сообщал, по его словам, семейное предложение, напомнило ей о событиях тех ушедших дней, когда он всякий раз придумывал жалкие оправдания только для того, чтобы остаться с ней наедине. Он все еще хотел ее. Хотел так сильно, что готов был пойти на любой обман, лишь бы вернуть ее назад и подчинить своей власти. Люси задрожала от омерзения и ненависти.
— Ты думаешь, я дура и поверю в твои сказки, Доменико? Да я вижу тебя насквозь! Возвращайся обратно к жене и скажи ей что угодно, лишь бы она успокоилась, а я открою тебе правду — сейчас я так же сильно тебя ненавижу, как и в тот день, когда ты обесчестил меня! В жизни не встречала такого низкого, подлого, омерзительного, лживого, лицемерного, гнилого человека! Убирайся! Вон!
Он неотрывно смотрел на нее, будто не мог поверить в свою неудачу. Затем, к ее ужасу и неожиданному изумлению, слезы ручьем полились из его глаз.
— Нет! — пронзительно заревел он, будто громкостью своего голоса мог изменить ее ответ. — Нет! Ты не можешь отказать! Что еще мне предложить тебе, чтобы ты согласилась?
— Ничего! Я все тебе сказала! Пожалуйста, уходи. Я не вынесу, если этот ужасный разговор затянется еще хотя бы на минуту! — В отчаянии Люси взяла колокольчик, но Доменико резко схватил ее руку и, рыдая, начал ее целовать, упав на колени.
— В твоем соблазнительном теле должна быть хоть капля милосердия! Я унижаюсь перед тобой, для того чтобы ты больше не осуждала меня и не желала мне гореть в адском огне, я и так уже настрадался! Искусительница! — Затем из его уст полился такой поток непристойных, бранных и похотливых слов, что Люси, напрасно пытаясь высвободить свою руку, попятилась назад. Она не увидела, что дверь отворилась. Джош, увидев ужасную сцену, схватил Доменико за ворот пальто, поднимая его на ноги и заставляя отпустить руку Люси.
— Я не знаю итальянского, — произнес Джош сквозь зубы, угрожающе глядя на Доменико, который стал приходить в себя, пытаясь высвободиться, — но мне достаточно было услышать тон голосов в комнате, чтобы понять, чего желает леди. Так что, кто бы вы ни были, немедленно скройтесь с ее глаз! — Он распахнул дверь.
Доменико расправил плечи, поправил пальто и собрался напоследок что-то сказать Люси, которая стояла рядом со столом, съежившись от страха, но Джош положил свою тяжелую руку ему на плечо и подтолкнул к выходу. Второй пинок Доменико получил уже в коридоре, где, потеряв равновесие, споткнулся, чуть не упав, и, изображая из себя оскорбленного и униженного, подался прочь. Только тогда Джош закрыл дверь.
Но в гостиной Люси не было. Он позвал ее по имени, но она не ответила. Когда Джош вошел в спальню, то обнаружил, что комната пуста, затем медленно прошел вдоль раздевалки и заглянул в приоткрытую дверь. Именно там и находилась Люси, она стояла у умывальника, погрузив руку, которую целовал итальянец, в воду. Ее лицо было мертвенно-бледным, а тело неистово дрожало.
— Он ушел, любимая, — сказал Джош тихим голосом, пытаясь ее успокоить. — Кто бы он ни был, я обещаю, что он больше не приблизится к тебе.
Она закрыла и тут же открыла глаза, как будто показывая, что принимает его обещание, ее дрожь стала ослабевать, а выше локтя вода продолжала мочить рукав платья. Когда Джош попытался вытащить ее руку из воды, она оказала сопротивление, и тогда он ласково обратился к ней снова:
— Если ты доверишься мне, я сотру все следы от прикосновения этого мужчины.
Казалось, в ее горле застрял комок, Люси не могла ничего ответить, только смотрела на Джоша испуганными глазами, но когда он снова взял ее руку, она уже не позволила отпустить ее. Он взял кувшин, налил немного воды в тазик и, держа ее дрожащие пальцы, начал намыливать ее маленькую ладошку, а затем и руку выше запястья розовым мылом. Постепенно дрожь стала ослабевать, хотя кожа еще была покрыта мурашками. Джош снял с вешалки полотенце и начал вытирать ее руку, пока влага полностью не впиталась. Затем он перевернул ее холодную ладошку и нежно поцеловал.
— Я люблю тебя, Люси Атвуд, — ласково произнес он, ощущая внутри себя неописуемое блаженство.
Она крепко обхватила руками его шею, а он, прижимая ее к своему теплому телу, нежно прикоснулся устами к ее пухлым губам. Люси забыла обо всем на свете, тая в объятиях любимого, в этот счастливый момент для нее существовал только он один. Теперь никакой незваный гость не мог нарушить их уединения. Джош, целуя каждый миллиметр ее нежной, бархатистой, белоснежной кожи, ее полную грудь, осторожно начал освобождать Люси от одежды, и вскоре платье и шпильки для волос были брошены на пол. Когда он взял ее на руки, чтобы перенести на кровать, она крепко за него ухватилась, даря ему новый будоражащий поцелуй.
В постели, освещенной мягким приглушенным светом лампы, он лег рядом с ней, чувствуя тепло ее обнаженного разгоряченного тела, ее золотистые, шелковые, волнистые, как у русалки, волосы, которые он пальцами освободил от шпилек, ласково щекотали его лицо. Он любил ее нежно и пылко, возбуждая и подчиняя своей власти, чувствуя ее потаенные желания, и в любовном вихре она отдавалась любимому с дикой страстью и восторженной покорностью, желая, чтобы это счастье длилось бесконечно. Когда Джош был готов овладеть ею, где-то глубоко в ее подсознании вспыхнули воспоминания о том ужасном дне, заставляющие ее содрогнуться, но Люси впилась губами в его губы, погружаясь в состояние такого райского блаженства, что соединение их тел в одно целое не доставило ей никакого дискомфорта. В течение нескольких секунд ее глаза были открыты, Люси хотела увидеть переполненное страстью и нежностью лицо любимого, а когда ее веки снова опустились, он унес ее с собой на вершину блаженства.