Лия тяжело вздохнула и отложила обтёсанный камень в сторону. Она уже полчаса занималась только тем, что перетирала травы для зелья. Так велел ей отец. Конечно, девушка радовалась, что он стал больше доверять ей, начал поручать всё более сложные задания, но он так мало её учил! Те мелкие фокусы, что он ей показывал, не шли ни в какое сравнение с настоящим Искусством. А ей хотелось большего, намного большего. Лия решительно стряхнула с рук семена трав и сняла передник. Так больше продолжаться не может!
Кухня, где она обычно работала с травами и некоторыми другими ингредиентами, вроде жабьих глаз и человеческих мозгов, располагалась на нижнем этаже башни её отца. Его же кабинет, где он работал с заклинаниями и книгами - почти на самом верху. Лия решительно подошла к лестнице и взялась за перила. Они отозвались протяжным скрипом и едва ощутимо царапнули кожу ладони. Отец не в духе, но не слишком зол. Винтовая лестница, ведущая к кабинету, слушалась хозяина лучше, чем большая часть башни и даже могла отражать самые сильные его эмоции. Лие она никогда не нравилась. Вернее, девушка невзлюбила её с того самого дня, как перила чуть не прожгли ей ладони до кости, а ступени извернулись, не пуская наверх. Тогда она упала, подвернула ногу и содрала колено. Лия так и не узнала, что привело отца в такое бешенство. Наверное, ей стоило быть благодарной - пусти её тогда лестница наверх, она попала бы колдуну под горячую руку. Но она не хотела благодарить капризную деревяшку. Девушка, выросшая в башне колдуна, редко испытывала чувство благодарности или признательности.
За узкими окошками-бойницами виднелось только бескрайнее изумрудно-маревное море леса. Волнами по верхушкам проходил ветер - кольцами от башни - спугивая птиц. Лия видела этот пейзаж почти каждый день всю свою жизнь. Когда она была ещё ребёнком, отец иногда брал её с собой в город или в путешествие за редкими ингредиентами, но в последние несколько лет перестал это делать. "Ты уже не дитя", - сказал он тогда и рассмеялся. Лия не скучала по городу и людям, они запомнились ей какими-то серыми и пустыми. Ещё были редкие вкрапления чёрного, светло-серого, один раз даже цветного. Она ничего не рассказала отцу о том цветном человеке, потому что знала - он сделает с ним что-то ужасное. Лия лишь с возрастом начала понимать, что отец ездит в город как раз за такими цветными людьми. А потом запирается в лаборатории и не выходит несколько дней. И ещё недели две во всей башне стоит странный и неприятный запах. Зато отец ходит довольный, он словно становится выше, сильнее. Лия не любила такие дни.
- Не пршшшууу ааа. - Привычно взвыл Одноглазый. Отец создал его лет семь назад, кажется, после очередной вылазки в деревню. Лия тогда была очень занята - ткать лунный свет и паутину очень сложно, это требует полной концентрации. На секунду упустишь нить, не добавишь нужное слово, искру силы или волокно травы - придётся начинать сначала. Она была так сосредоточена, что просто не слышала криков и не чувствовала запаха. А когда закончила, Одноглазый уже был.
Лия скользнула взглядом по шевелящейся в углу у двери массе. Отец использовал его для каких-то экспериментов. Или просто пытал и уродовал, пока не удовлетворился результатом. Этот был первым на памяти Лии, кто выжил, поэтому ему было позволено сидеть здесь, у самых дверей кабинета колдуна. Своего рода награда за смелость, охрана отцу точно была не нужна.
Лия постучалась, выждала несколько минут и вошла. В нос ей ударил резкий запах корицы, такой густой, что девушку начало подташнивать. Отец стоял у подставки с книгой - большим чёрным гриммуаром, обитым металлом, с обложкой из человеческой кожи. Лие было запрещено касаться его и даже близко подходить. Несколько раз она слышала шёпот, исходивший от книги, но вслушиваться в нечеловеческие слова не пожелала. Она знала о последствиях и о том, что все обещания - обман. Всё, что она захочет, со временем она получит сама. Так говорил ей отец, и причин сомневаться у неё ни разу не возникало. Он всё-таки обучал её мастерству, хотя и не так быстро, как она хотела.
- Отец? - Тихо позвала Лия. Если он полностью погружён в чтение своей колдовской книги, отвлекать его лучше не стоит.
Колдун не отозвался, и девушка, тяжко вздохнув, отвернулась и пошла в дальний угол кабинета. Краем глаза она заметила, как тень отца удлинилась и протянулась за ней. Такое иногда случалось, она вообще часто жила своей жизнью. А по вечерам, когда отец думал, что его дочь спит, он беседовал со своей тенью, и та отвечала ему, ломано изгибаясь в отсветах пламени камина. Лие это напоминало корчи сгорающего заживо человека.
Не говори. Не спрашивай его. Не надо.
Лия пожала плечами и отмахнулась от шёпота тени. Какое ей было дело до того, что думает сгусток тьмы у ног её отца? Девушка почувствовала спиной тяжёлый взгляд колдуна. Она всегда ощущала, когда он смотрел на неё - вязко, вкрадчиво, собственнически.
- Отец, а кем была моя мать? - Лия раньше не спрашивала его об этом. Она никогда не видела её или просто давно забыла.
Кем могла быть та женщина, что согласилась разделить жизнь и ложе с колдуном? Или не согласилась..., Лие было всё равно. Отец рассмеялся. Пугающий ледяной смех заметался по комнате, отражаясь от хрустальных колб, путаясь в пучках трав, и, наконец, замолк в новых завываниях Одноглазого. Он не ответил, просто отвернулся и подошёл к своему атанору, разжёг его ключ-словом и кинул внутрь горсть какого-то порошка. Тень на полу зашлась в неистовом танце агонии.