Посетители у нас на ферме были редкостью, и даже Дейны, у которых, как своя, жила Ханна, приходили нечасто. Ханна останется пугливой и робкой, даже когда вырастет. И хотя она выйдет замуж и родит детей, в ее глазах навсегда останется боль сломленного человека. У нее случались странные приступы меланхолии, и всю жизнь ее мучили ночные кошмары. Дейны считали, что лучше не беспокоить ее визитами в отчий дом, и я увидела сестру вновь, только когда ей было почти двенадцать. Меня в конце концов впустили в дом Дейнов и провели в общую комнату, где моя сестра сидела, согнувшись за прялкой. Маленькой пухленькой девочки не было и в помине. Передо мной сидела угловатая, аскетически-суровая девица. Она вяло пожала мне руку и на мгновение подняла глаза, но было понятно, что она меня почти не помнит. Мы говорили о деревенских и домашних делах, но она ни разу не спросила об отце и братьях, и я не стала бередить прошлое. Когда я попрощалась, она кивнула и снова принялась прясть. Всю долгую дорогу домой я проплакала. Скрывая от отца слезы, я сказала, что Ханна шлет всем привет и любовь.
Поскольку в молитвенный дом мы больше не ходили, мы не были свидетелями возвращения на кафедру преподобного Дейна. Похоже, его соперник, преподобный Барнард, уловил перемену в общественном мнении: от безжалостного осуждения и сурового наказания — к серьезному пересмотру «спектральных» показаний ввиду их сомнительности. Он яростно, как на пожаре, бросился вместе с преподобным Дейном писать петиции за оправдание осужденных.
Роберт Рассел остался нашим другом и вместе с женой часто приходил нам на помощь во время жатвы, сева или болезни. Мечта Роберта о сыновьях исполнилась. У них с бывшей вдовой Фрай один за другим родилось пятеро сыновей. Меньше чем через два года после нашего освобождения Ричард женился на бледной робкой племяннице Роберта — Элизабет Сешенз.
В конце того года из старой Англии в новую перебросилась оспа, и многие пали ее жертвами. Нас она обошла стороной, но в декабре от этой болезни умерла королева Мария, правившая Англией и всеми ее колониями.
В начале августа 1695 года Маргарет взяли в плен индейцы-вабанаки. Небольшой конный отряд вабанаки подошел к селению. На них были надеты длинные плащи и шляпы, и потому их приняли за жителей соседнего городка. Тетя, так же как и десять или двенадцать других жителей той части Биллерики, была зарублена. Рядом с тетиной могилой положили надгробный камень и для моей кузины, так как считали, что, хотя ее тело не было найдено, душа ее должна была отлететь в минуту пленения. Мне сказали, что место для могил выбрали красивое, но я никогда там так и не побывала. После этого несчастья я много лет видела Маргарет во сне, и каждый раз она была жива.
В 1701 году отец, которому исполнилось семьдесят пять лет, начал надолго уезжать в Колчестер, что в Коннектикуте. Иногда он брал с собой Ричарда, иногда Тома. Там он строил большой дом для детей и внуков. Позже Том и даже Эндрю женятся, и у троих моих братьев вместе будет двадцать девять детей. Прежде чем у Тома родится сын, у него будет пять дочерей. Одну из них он назовет в мою честь. А четвертой дадут имя Марта. Том единственный, кто дал это имя своему ребенку. Думаю, мы все боялись потерять ее снова, если девочка не выживет.
В возрасте двадцати трех лет вместе с отцом, братьями и их женами я переехала в Коннектикут. Туда же я увезла и красную книгу матери. Однажды вечером несколько лет назад я выкопала ее из земли. Книга, обернутая в несколько слоев клеенки, в общем не пострадала. Раскрыв книгу, я увидела почерк матери, изящный и убористый, однако я тотчас ее захлопнула, ибо не была еще готова прочесть то, что там было написано.
В Колчестере мы построили два дома, и вскоре я встретила своего будущего мужа. В сентябре 1707 года я стала Сарой Кэрриер Чапмен и через несколько месяцев поняла, что готова прочитать книгу. Мне казалось, я достигла того возраста, когда смогу вынести груз этого повествования. Но когда я положила книгу себе на колени, я почувствовала, как мною овладевает страх, и просидела несколько часов с закрытой книгой в руках. Меня пугало, что прочитанное может повлиять на те добрые отношения, которые сложились у меня с отцом, или как-то изменить мою память о матери. А поскольку я ждала ребенка, то прислушалась к словам повитухи, уверявшей, что страшные рассказы могут сказаться на здоровье малыша. Я убрала книгу на чердак, в старый дубовый сундук отца, и, хотя часто думала о ней, чье-то рождение, смерть или разбивка участка не давали за нее взяться.