Мало-помалу расстояние между единорогами и границей все увеличивалось, ибо густые и сочные земные травы, что пощипывали эти пятеро в вечернем безмолвии, манили зверей все дальше и дальше в поля. Если вдруг раздавался собачий лай, или кричал запоздалый петух, единороги, все, как один, тотчас же настораживали уши и замирали, недоверчиво оглядываясь, ибо всего опасались они в полях людей и не осмеливались отойти далеко от границы.
Но наконец тот, что прошел сквозь сумерки первым, настолько удалился от родных колдовских пределов, что Ориону удалось зайти между ним и границей, собаки же следовали по пятам за хозяином. А тогда - если бы для Ориона охота была бы только пустою забавой, если бы травил он зверя из минутного каприза, а не во имя той глубокой любви к охотничьему искусству, что только охотникам ведома, - тогда потерпел бы он неудачу; ибо псы Ориона бросились бы на ближайших единорогов, те в мгновение ока метнулись бы через границу и исчезли, а если бы гончие последовали за добычей, то и они бы не вернулись в поля людей и труды целого дня пропали бы втуне. Однако Орион натравил псов своих на того, что пасся далее прочих, и бдительно следил, чтобы ни одна гончая не погналась за другими; одна попыталась, но Орион держал наготове хлыст. Так охотник отрезал намеченную жертву от ее дома, и гончие Ориона во второй раз в своей жизни с громким лаем бросились в погоню за единорогом.
Едва единорог услышал приближение гончих и понял с первого же взгляда, что вернуться в зачарованные родные пределы ему не удастся, зверь одним внезапным прыжком метнулся вперед и стрелою помчался через ведомые нам поля. Оказавшись перед изгородями, он словно бы не перепрыгнул через них, оттолкнувшись всеми четырьмя копытами, но плавно перенесся через преграду, ничуть не напрягая мышц; а коснувшись травы снова, перешел на галоп.
В азарте первых минут погони гончие далеко обогнали Ориона, и это позволяло охотнику направлять единорога в другую сторону, едва зверь пытался свернуть к волшебной стране; и каждый такой маневр снова сводил вместе охотника и псов. Когда же Орион повернул единорога в третий раз, тот поскакал не сворачивая, напрямую, через поля людей. Лай гончих тревожил безмолвие вечера, словно полоса ряби на поверхности сонного озера, что отмечает невидимый путь неведомого ныряльщика. Мчась все прямо и прямо, единорог столь далеко оторвался от гончих, что вскоре Орион едва различал его вдалеке: белый блик, скользящий по склону в сумерках. Вот зверь достиг края долины и исчез из виду. Но острый, непривычный запах, что вел псов, словно песня, остался в траве, отчетливо различим, и ни разу не помедлили и не остановились гончие, кроме как у ручьев. Даже там их бдительные носы снова находили колдовской след еще до того, как Орион являлся им на помощь.
По мере того, как продолжалась травля, свет дня угас, и небо подготовилось должным образом к приходу звезд. И вот появились одна-две звезды, и над ручьями заклубился туман, и окутал поля белой пеленою, теперь охотник и его псы не разглядели бы единорога, окажись он прямо перед ними. Даже деревья, казалось, уснули. Орион и гончие миновали по пути несколько одиноких хижин под сенью вязов: тисовые изгороди отгораживали хижины от тех, кто блуждал в полях. Этих обителей Орион никогда прежде не видел и ведать о них не ведал до тех пор, пока единорог, что скакал, не разбирая дороги, не привел охотника к их порогам. Хуторские собаки залаяли вслед чужакам, и лаяли еще долго, ибо колдовской запах в воздухе, стремительный бег и перекличка своры подсказали им, что происходит нечто странное; сперва псы лаяли, потому что тоже хотели бы поучаствовать в происходящем (что бы это ни было), а после - чтобы упредить хозяев: происходит нечто странное. Долго лаяли псы в тот вечер.
Раз, когда миновали они на пути своем маленькую хижину в зарослях терновника, дверь внезапно распахнулась и на пороге застыла женщина, изумленно глядя вслед пробегающим. Ей, скорее всего, удалось рассмотреть только серые тени, но Орион на бегу увидел дом в зареве огней: яркий свет струился из окон на мороз. Уютное тепло взбодрило юношу, охотно отдохнул бы он в этом крохотном обжитом оазисе среди пустынных полей, однако гончие помчались дальше, и Орион последовал за ними; и обитатели хижин услышали удаляющийся лай, словно голоса труб, что эхом гаснут среди далеких холмов.
Лис заслышал приближение своры и замер неподвижно, и прислушался: в первое мгновение зверь не мог понять, в чем дело. Затем лис учуял единорога, и все стало ему ясно: колдовской привкус подсказал обитателю лесов, что это - гость из Эльфландии.
Но когда запах этот почуяли овцы, они пришли в ужас и помчались прочь, сбившись в кучу, и бежали, пока достало сил.
Коровы, вздрогнув, пробудились ото сна, отрешенно поглядели вокруг и подивились; но единорог промчался сквозь стадо и ускакал прочь; так напоенный розами ветер, что, покинув сады долин, заплутал среди городских улиц, проносится сквозь шумный поток машин - и исчезает.
Очень скоро звезды, - все, сколько их есть, - уже глядели вниз на безмолвные поля, где продолжалась ликующая травля: росчерк неистовой жизни, рассекающий безмолвие и сон. Хотя взгляд преследователей по-прежнему не мог различить далеко оторвавшегося единорога, зверь более не выигрывал время у каждой изгороди. Ибо поначалу он замедлял бег перед плетнями не более, чем замедляет полет птица, пролетая сквозь облако, в то время как могучие гончие с трудом продирались сквозь лаз, что удавалось отыскать, либо ложились на бок и, извиваясь всем телом, протискивались между стволов. Но теперь единорогу становилось все труднее собраться с силами у каждой изгороди, порою он задевал за верхний край плетня и спотыкался. Бежал он уже не так быстро; ибо ни один единорог не проделывал еще такого путешествия в неподвижном покое Эльфландии. И что-то подсказало усталым гончим, что они близки к цели. И псы залаяли с новой радостью.
Они миновали еще несколько темных изгородей, а потом перед ними встала черная стена леса. Когда единорог вступил под его сень, лай собак уже доносился до зверя весьма отчетливо. Два лиса приметили медленно бредущего единорога и затрусили рядом - поглядеть, что станется с загнанным магическим существом, гостем из Эльфландии. Лисы бежали по обе стороны от единорога, приноравливаясь к его нескорому шагу и не сводя со зверя глаз; они не боялись собак, хотя слышали лай, ибо знали - тот, кто идет по колдовскому следу, никогда не свернет в сторону ради земной твари. Единорог с трудом продирался сквозь чащу; лисы, не отставая, с любопытством следили за ним.
Но вот под сень леса ворвались гончие, и лай их отозвался звонким эхом в кронах огромных дубов. Орион не отставал от своры, - может быть, выносливости и проворству юноша научился в наших полях, а, может быть, то сказывалось наследие Эльфландии. В лесу царил непроглядный мрак, однако охотник следовал на лай своих псов, а гончим зрение было и вовсе ни к чему, ибо их вел дивный запах. Это не походило на охоту за лисой или оленем; ибо другая лиса может перебежать дорогу первой; олень может промчаться на пути своем сквозь стадо оленей и оленух; даже несколько овец могут сбить гончих с толку, оказавшись у них на дороге; но в ту ночь других волшебных существ в наших полях не наблюдалось, и ни с чем невозможно было спутать след единорога в земной траве: горячий и острый привкус колдовских чар среди обыденного и повседневного. Гончие прогнали единорога через весь лес, ни разу не сбившись, а затем в долину, - два лиса по-прежнему не отставали и не сводили глаз с жертвы. Единорог осторожно переступал копытами, сбегая вниз по холму, словно на спуске вес зверя отзывался в ногах болью, однако мчался он столь же быстро, как гончие; затем единорог пронесся чуть вперед по дну долины и свернул налево, как только оказался у подножия холма; но тогда расстояние между ним и гончими сократилось еще больше, и он направился к противоположному склону. Теперь было ясно видно, сколь измучен единорог, - а все дикие твари скрывают усталость до последнего; каждый шаг давался зверю с трудом, словно ноги его с трудом несли тяжелое тело. И вот с противоположного склона Орион увидел добычу.