Орион проспал весь следующий день, и все его гончие — тоже, и никто из них не задумывался, как им спится и почему; тролли спали беспокойно, хотя все они заснули так быстро, как только смогли, надеясь укрыться от непреодолимой ярости Времени, которое, как они опасались, уже повело против них свою атаку.
Вечером того же дня, пока тролли, гончие и Орион спали, в кузнице Нарла снова собрался парламент Эрла. Двенадцать старейшин, потирая руки и улыбаясь, раскрасневшись от пронзительного северного ветра, несокрушимого здоровья и одолевавших их добрых предчувствий, сразу прошли в дальнюю комнату, наконец-то убедившись, что их владыка, безусловно, волшебник и что теперь в Эрле, несомненно, произойдет что-нибудь великое и значительное, — все они были бесконечно довольны.
— Соплеменники, — сказал Нарл, обращаясь ко всем собравшимся в соответствии с древней традицией, — разве не стало наконец все благополучно с нашей долиной? Взгляните: все, что мы задумывали много лет назад, сбылось, так как наш лорд — настоящий волшебник, как мы и хотели, и волшебные существа стремятся к нему даже из-за границ нашего мира, и все они покорны его воле.
— Это так, — подтвердил Гезик, торговец говядиной. Дряхлым, ничтожным, отрезанным от большого мира был Эрл, уединившийся в своей глубокой долине, и ничем не был отмечен он в истории, но эти двенадцать человек любили его и хотели, чтобы в конце концов имя его прославилось. И вот теперь, слушая кузнеца, они радовались, как дети.
— Какой другой поселок, — вопросил Нарл, — имеет прямое сообщение с зачарованной страной?
Гезик, хоть он и радовался вместе с остальными, все же выбрал во всеобщем веселье паузу и поднялся.
— Множество странных существ, — начал он, — проникло в наше селение с той стороны. Не может ли оказаться так, что человеку все же ближе всего другие люди и больше всего подходит ему тот образ жизни, что установился в полях, которые мы хорошо знаем?
Но От и Трел высмеяли его.
— Магия лучше, — таково было общее мнение, и Гезик замолчал, не осмеливаясь возражать большинству.
Тем временем пьяный мед снова пошел по кругу, и старейшины заговорили о славе Эрла, и вскоре даже Гезик забыл о своих сомнениях и страхе, который их породил.
За разговорами они засиделись далеко за полночь, попивая мед, с благословенной помощью которого старейшины могли без труда заглядывать в грядущие годы настолько далеко, насколько это вообще доступно человеческому зрению, И все же, несмотря на охватившее их веселье, они старались говорить как можно тише, чтобы не услышал их Служитель. Эта радость явилась к ним из земель, что не задумывались о спасении, да и сами они возлагали свои надежды на магию, против которой, как им было прекрасно известно, восставала каждая нота большого колокола, который звонил в селении по вечерам. И, по-прежнему негромко прославляя магию, старейшины наконец расстались и, таясь, разошлись по домам, так как все они опасались проклятья, которым Служитель проклял единорогов, и не знали, не подпадут ли их собственные имена под одно из проклятий, что призывал священнослужитель на головы всех магических тварей.
На следующий день Орион дал своим гончим отдохнуть еще немного, а тролли и жители Эрла занимались тем, что глазели друг на друга. Только через день молодой лорд вооружился мечом и, созвав свору собак и ватагу троллей, снова отправился с ними за дальние холмы к границе из дымчато-белого опала — чтобы сидеть там в засаде, поджидая единорогов.
На этот раз они подошли к границе далеко от места, где охотились за три вечера до того, и тролли наперебой указывали Ориону, куда идти, так как никто лучше них не знал облюбованных единорогами мест. Вновь наступил тихий земной вечер, и в сумерках все стало казаться неясным и расплывчатым, однако охотники так ни разу и не услышали осторожной поступи единорогов и не увидели их смутно белеющих в полутьме тел. Но тролли не ошиблись. Когда Орион уже готов был поддаться отчаянию и отказаться от дальнейшего ожидания, и когда вечер начал казаться ему потерянным полностью и безвозвратно, он вдруг увидел величественного единорога, который гордо стоял на нашей стороне сумеречной границы — там, где за мгновение до этого вовсе ничего не было. И прошло совсем немного времени, прежде чем единорог осторожно двинулся через буйные земные травы, углубившись на несколько ярдов в поля, которые мы знаем.
А за ним появился другой единорог; и он тоже прошел несколько ярдов, после чего оба зверя на протяжении примерно пятнадцати земных минут стояли не шевелясь, если не считать легких движений их настороженных ушей. И все это время тролли сдерживали гончих, заставляя их лежать смирно в тени живой изгороди, и темнота ночи почти скрыла их даже друг от друга, когда единороги наконец отважились еще на несколько шагов. И как только самый крупный из них отошел от границы зачарованной земли на достаточно большое расстояние, тролли спустили собак и сами бросились следом, то и дело испуская насмешливые крики в полной уверенности, что и на этот раз голова зверя достанется Ориону.
Но быстрые маленькие мозги троллей, хоть они и узнали о Земле многое, еще не познакомились с непостоянством луны. Полная темнота была для них неожиданной и новой, так что вскоре они растеряли всех гончих, и отчасти повинен в этом был Орион, который в своем охотничьем азарте не подумал о неудобствах безлунной ночи. Луна должна была взойти лишь ближе к утру, и в темноте он тоже отстал от своры далеко и безнадежно.
Орион быстро собрал троллей, отыскав их по игривым голосам. Все они с готовностью отозвались на зов его рога, но ни одна из гончих не смогла бы оставить сладостный пахучий след волшебного зверя ради всех человеческих труб в мире. Лишь на следующий день усталые псы вернулись домой, так и не догнав своего единорога.
Пока вечером после охоты каждый тролль кормил и чистил своего пса, пока устраивал его на подстилке из свежей соломы, пока расчесывал шерсть и вытаскивал из лап колючки, а из ушей запутавшиеся в волосах репьи, Лурулу сидел в стороне и на протяжении нескольких часов напрягал свой небольшой, но проницательный ум. Он направлял его, словно белый луч солнца, пропущенный через зажигательное стекло, на решение одного вопроса. Вопрос, который Лурулу обдумывал до поздней ночи, был таким: как охотиться на единорогов в темноте при помощи собак? И к полуночи в его удивительной голове созрел один план.
Глава XXIX
ИСКУШЕНИЕ БОЛОТНЫХ ЖИТЕЛЕЙ
Вечером следующего дня возле болот, что лежали дальше самых отдаленных ферм к юго-востоку от Эрла и страшной пустыней тянулись до самого горизонта, переходя даже через сумеречную границу, проникая в Страну Эльфов, можно было видеть странного пешехода, который направлялся в сторону самых гибельных топей, тускло мерцавших в свете уходящего с Земли дня.
И столь черны были одежды и высокая шляпа пешехода, что его фигура, спускающаяся к краю болот по темнеющей зелени полей, была хорошо заметна даже на фоне серых сумерек. Но в этот поздний час возле бесплодных, заброшенных земель не было никого, кто мог бы его увидеть. Близость грозного ночного мрака уже ощущалась в полях, которые мы хорошо знаем, и все коровы были давно загнаны в стойла, а фермеры сидели по домам, греясь у очагов, так что пешеход шагал к болоту в полном одиночестве. Пока он шел неверными заросшими тропами к зарослям камышей и тростника, которым ветер нашептывал не имеющие никакого смысла для человеческого уха песни, в домах начали один за другим зажигаться и мерцать огни. Шел он с серьезностью и решимостью, указывающими на то, что с людьми его могут связывать какие-то важные дела, спина его оставалась неизменно повернута к людским жилищам, да и шагал он туда, куда не забирался еще ни один человек. Путь его лежал вовсе не к затерянной в болотах деревушке и не к дому одинокого отшельника, так как бездонная трясина тянулась до самой Страны Эльфов. Между ним и туманной границей, разделявшей волшебную страну и Землю, не было ни одного человека, но пешеход стремился туда с таким видом, будто идет по делу необычайной важности. Под каждым его шагом ярко-зеленые мхи начинали колыхаться, и трясина, казалось, готова была вот-вот поглотить неосторожного. Длинный посох в его руках легко погружался в скользкий ил, не давая никакой опоры, но пешехода, казалось, заботило только одно — соблюсти мерную торжественность своей походки. Так он и двигался через гибельные топи, шагая с неторопливым достоинством процессии старейшин, открывающих рынок по праздничным дням и благословляющих честную куплю-продажу и всех фермеров за прилавками с товаром и за многочисленными лотками.