А плач русалки все не умолкал. Мари-Жозеф сама готова была разрыдаться, ведь если они станут ловить русалку сетью, если заставят ее замолчать, засунут ей в рот кляп, то вся дрессировка, на которую она потратила столько сил, пойдет прахом.
Мари-Жозеф лихорадочно зарисовывала мертвого водяного, пытаясь поспеть за объяснениями Ива. Эпидермис, дерма, подкожный жир, связки. Ей бы хотелось запечатлеть кожу морской твари во всех подробностях, в большом увеличении, пока она окончательно не разложилась, – возможно, за неимением собственного под микроскопом Шартра, если герцог разрешит им воспользоваться.
За фонтаном лакеи сняли боковые шелковые полотнища шатра и отнесли их к клетке. По знаку графа Люсьена они повесили белый шелк на прутья, отделив русалку от его величества. Хотя тонкий занавес едва ли мог заглушить звуки или объять морскую тварь ночной тьмой, чтобы, обманутая, она нырнула на дно фонтана и заснула, Мари-Жозеф предполагала, что все-таки стоит попробовать. Плотную парусину нельзя было привезти из Версаля быстрее чем за час, а из Парижа – быстрее чем за день.
Крики русалки действительно стали все глуше и глуше. Все, за исключением короля, удивленно взглянули на клетку.
В толпе послышались отдельные свистки, но потом они стихли, и по рядам зрителей прошелестел вздох облегчения. Граф Люсьен подал знак слугам вернуться на места и отвесил поклон Мари-Жозеф. Она застенчиво улыбнулась. Едва ли ее догадка оказалась верной, скорее всего, это просто совпадение, именно этот миг русалка выбрала, чтобы погрузиться в безмолвие. Ответный рев и вопли животных в королевском зверинце тоже постепенно умолкли, лишь тигр где-то далеко напоследок издал отрывистый хриплый рык, и все стихло.
Квартет заиграл тише. Граф Люсьен вернулся на свое место, Ив вернулся к прерванной лекции, а Мари-Жозеф – к неоконченному эскизу. Король с интересом наблюдал за вскрытием грудной клетки и плечевых мышц.
Доска украсилась целой серией рисунков. Пять, десять: тело морской твари, нога, ступня, снабженная когтями и плавательными перепонками. У Мари-Жозеф от напряжения свело пальцы.
– Сейчас я обнажу внутренние органы…
Его величество произнес что-то, обращаясь к графу Люсьену, и тот жестом велел глухонемым слугам стать на свои места. Придворные повскакали на ноги. Шатер снова наполнился шуршанием и шелестом шелка и атласа.
– …которые, если я не ошибаюсь, должны напоминать…
Всецело поглощенный работой, Ив выбрал новый острый скальпель.
– Отец де ла Круа! – воззвал к нему граф Люсьен.
Ив выпрямился, в недоумении уставился на него и лишь спустя несколько секунд вспомнил, где он и в присутствии каких особ находится.
– Необычайно увлекательно, – сказал его величество. – Чрезвычайно интересно.
– Благодарю вас, ваше величество, – ответил Ив.
– Месье де Кретьен? – обратился к адъютанту король.
Граф Люсьен приблизился к королевской коляске:
– Что вам угодно, ваше величество?
– Прикажите Академии наук опубликовать подробный отчет о вскрытии, вместе с рисунками. И отчеканить памятную медаль.
– Разумеется, ваше величество.
– Отец де ла Круа, месье де Кретьен сообщит вам, когда у нас появится время снова присутствовать в анатомическом театре. Возможно, его святейшество папа соблаговолит к нам присоединиться.
У Мари-Жозеф упало сердце: надо же, еще одна задержка. Если король не позволит Иву препарировать русалку в одиночестве, без зрителей, не дожидаясь папы, ее, возможно, и вовсе не удастся описать должным образом.
Ив поклонился. Мари-Жозеф сделала реверанс. Пальцами в угольной пыли она запачкала юбку амазонки.
– Как будет угодно вашему величеству, – произнес Ив.
После того как король покинул шатер в сопровождении не перестававших играть музыкантов, после того как удалились придворные, королевские слуги, стража, после того как разбрелись посетители, Мари-Жозеф осталась в обществе Ива и графа Люсьена.
Мари-Жозеф устало опустилась на стул, разумеется не стул его величества, это было бы непростительной дерзостью, а на другой, еще хранивший тепло тела шевалье де Лоррена.
Новые туфли, которым Мари-Жозеф так радовалась поначалу, нестерпимо жали.
– И когда мне будет позволено продолжить, граф Люсьен?
Не отвечая, граф Люсьен задумчиво разглядывал приколотые к доске рисунки Мари-Жозеф.
– Скажите, мадемуазель де ла Круа, живые существа удаются вам столь же хорошо, сколь мертвые?
– Да, месье де Кретьен, запечатлеть жизнь куда проще.
– Пожалуйста, представьте Академии наук рисунок, изображающий русалку – живую русалку, – для медали, отчеканить которую задумал его величество. Впрочем, не могу обещать вам, что именно он будет избран.