– Но когда мой брат сможет продолжить препарирование?
– Сестра, – перебил ее Ив, – граф Люсьен оказывает нам неслыханную честь. Будь добра, потрудись хотя бы вежливо ответить.
– Конечно, сударь, как же иначе! – воскликнула она. – Я польщена, сударь, и от всего сердца благодарю вас. Но рисунки и медали не подвержены разложению. А вот вскрытие русалки…
– Продолжение вскрытия – всецело во власти его величества, – напомнил Ив.
Он взял с лабораторного стола длинный осколок стекла, швырнул в мусорное ведро и разбил с гулким, точно колокольным, звоном. Ив закрыл парусиной истерзанное тело мертвого водяного.
– Но ты же сам говорил, что русалок осталось мало. Что, если тебе больше не удастся препарировать ни одну?
– Конечно, я буду сожалеть об этом. Но в мире множество неизвестных науке созданий.
Ив приказал слугам обложить тело колотым льдом.
– Вскрытие будет продолжено через два-три дня, – неожиданно объявил граф Люсьен.
– Не сегодня? – ахнула Мари-Жозеф.
– Полагаю, сегодня это невозможно. Сегодня его величество принимает его святейшество папу.
Ив кивнул, соглашаясь с графом Люсьеном.
– Я должен прибыть в распоряжение его святейшества. Морская тварь подождет.
Лакеи засыпали колотый лед толстым слоем опилок.
– Тогда завтра? – спросила Мари-Жозеф.
Граф Люсьен рассмеялся:
– Уверяю вас, его величество будет занят с утра до глубокой ночи. Торжественные церемонии, развлечения, пикник в королевском зверинце… Кроме того, королю предстоит обсудить с папой Иннокентием Крестовый поход против еретиков-лавочников. Его величество рассчитывает, что успеет встретиться с членами Государственного совета, а также отрепетировать конные номера для Карусели[4].
– А его величество непременно должен присутствовать при вскрытии?
– Его величество желает присутствовать при вскрытии, – произнес граф Люсьен тоном, не допускающим возражений.
– Но если король так занят, неужели он заметит, если Ив…
– Что ж, тогда у вашего брата появится бесценный опыт пребывания в Бастилии, – сухо продолжил граф Люсьен.
– Мари-Жозеф, – одернул ее Ив, – я намерен скрупулезно исполнить все желания его величества.
– Граф Люсьен, – взмолилась Мари-Жозеф, – пожалуйста, объясните его величеству: мой брат изловил и исследует русалок лишь для того, чтобы слава его величества воссияла в веках!
– Вы ожидаете от меня слишком многого, мадемуазель де ла Круа, – с легким раздражением промолвил граф Люсьен. – Пожалуй, лучше всего было бы продолжить препарирование после Карусели, когда живая русалка научится вести себя тихо.
– Но к тому времени останутся только кости русалки да черви, которые выведутся из ее плоти!
– Сожалею, – откликнулся граф Люсьен.
– Пожалуйста, простите мою сестру, месье де Кретьен, – вмешался Ив, – она имеет самое смутное представление об этикете.
Мари-Жозеф смущенно замолчала. Слуги подмели мокрый, в разбухших опилках пол вокруг секционного стола, едва слышно скребя метлами по доскам.
– Не вам рассуждать о придворном этикете, сударь. Вы разочаровали его величество, не явившись на церемонию утреннего пробуждения. Советую вам более не разочаровывать монарха. Он ожидает вас в своих личных покоях на званом ужине сегодня вечером. Не пренебрегайте оказанной вам честью.
Мари-Жозеф вскочила со стула:
– Его величество думает, что это вина Ива! Я должна перед ним покаяться!
Русалка ахнула, подражая ее взволнованному восклицанию.
– Тише, Мари-Жозеф! – велел Ив. – Незачем посвящать в эти недоразумения месье де Кретьена. Его величество простил меня…
– А умолять о прощении должна была я!
Русалка свистнула, словно подчеркивая тяжесть вины Мари-Жозеф.
– Какая разница? Все кончилось хорошо.
Граф Люсьен на минуту задумался, нахмурив лоб.
– Месье де ла Круа прав, – сказал он Мари-Жозеф. – Не стоит беспокоить его величество дважды, чтобы получить прощение за один-единственный проступок. Но должен предупредить вас: впредь будьте осмотрительнее.
Граф Люсьен поклонился Иву, Мари-Жозеф и отправился восвояси. От долгого пребывания без движения все тело у него затекло, он тяжело опирался на трость. Хотя с боков шатер остался не закрыт, он прошагал к выходу, и мушкетеры отвели для него полог. Его арабская кобыла тотчас преклонила колени. Он неуклюже взобрался в седло и ускакал.
Когда он скрылся из глаз, Мари-Жозеф печально произнесла:
– Прости меня, пожалуйста, я таких дел натворила… И подумать только, это сегодня-то, в день твоего триумфа…
4