Кристина Стайл
Дочь кузнеца
1
На северо-западе суровой северной страны Киммерии неприступной громадой возвышалась гора Бен Морг, которую киммерийцы называли также Горой Крома, ибо веровали, что их грозных бог-воин обитает на ее вершине. Место это было для них священным, и поэтому возле самого подножия Бен Морга издавна хоронили прославленных вождей многочисленных варварских племен. Киммерийцы, потомки великих атлантов, были варварами, не имели письменности, и никто из них уже не помнил своих корней: тысячелетняя история их народа, хранимая лишь в памяти старейшин, передавалась из уст в уста, превратилась в свод красивых и благородных легенд.
Одна из таких легенд гласила, что Стоячий Камень, возведенный в самой середине Поля Вождей, появился тут в несказанно далекие времена, когда Имир, Ледяной Гигант, бог извечных врагов киммерийцев - ваниров, попытался поработить Киммерию. Суровый Кром, который редко заботился о своих воинственных детях, тогда рассвирепел, оторвал от горы кусок черной скалы и швырнул в Имира. Скала глубоко вонзилась в землю и осталась там навсегда. С тех самых давних пор киммерийцы приходили к этому святилищу, чтобы приносить жертвы своему гневному богу.
Вот и ныне возле Стоячего Камня собрались лучшие воины племени канахов, чтобы напоить Крома горячей кровью огромного белого козла с длинными витыми рогами. Вождь племени, Канах Канах, занес над животным остро отточенный нож и, обратив взор на вершину Бен Морга, воскликнул:
— Великий Кром! Прими нашу жертву! С этим сердцем мы отдаем тебе наши сердца! Этой кровью мы посвящаем тебе нашу кровь!
С этими словами он одним ударом рассек грудь козла, вырвал из его груди сердце и бросил его к подножию обломка черной скалы. Камень покрылся множеством красных брызг, а дымящаяся кровь, которая густым потоком хлынула из глубокой раны, мгновенно впиталась в землю.
— Жертва принята! — провозгласил вождь, и воздух огласился торжествующими криками могучих воинов племени.
Вечером того же дня в небольшом селении, приютившемся на опушке глухого леса в предгорьях северной Киммерии, гудел грандиозный пир. Да и как было не праздновать, когда храбрые воины не только сумели отбить стремительное нападение ваниров, но и погнали грязных псов до порога их собственного дома, сожгли маленькое пограничное селение и вернулись с богатой добычей! Вернулись все!
Столы вынесли из домов, и каждый хозяин не поскупился на угощение. Жареные на кострах козьи туши, огромные котлы с мясной похлебкой, свежие румяные лепешки, выдержанный мед лесных пчел - от снеди ломились толы. Все были пьяны и счастливы. Обычно молчаливые, сегодня крепкие киммерийские мужчины говорили много и охотно, рассказывая женщинам, старикам, детишкам, да и друг другу о славной битве, жар которой еще не остыл в их крови. Могучие кулаки с грохотом опускались на отскобленные добела столы, и деревянные миски с едой и ковши, наполненные хмельным питьем, высоко подпрыгивали под восторженный гул благодарных слушателей.
Среди молодых воинов выделялся один, не сказавший за время пира ни слова. Его, конечно, тоже радовала победа, и он, как и все, внес в разгром ваниров свою лепту. Об этом говорили и свежие раны на плечах и руках, и помятая вражьими клинками кольчуга, и холодный блеск горевших от общего возбуждения ярко-синих глаз. Но у него была своя причина печалиться.
Когда-то давно, когда он был еще мальчишкой, в схватке с врагом во время такого же набега северных соседей погиб его отец, сильный мужественный воин и прекрасный кузнец, ремесло которого, казалось, благословили и сам великий Кром, и все Светлые Боги. Не было в округе умельца, равного ему. Хороший кузнец - мастер на все руки. Он ведал все тайны ремесла: и руду умел добывать, и как железо из нее извлечь знал, и как закаливать металл, и как сделать из него нож, наконечник для стрелы, топор, гвоздь, а самое главное - настоящий боевой меч. Изготовленные им доспехи, мечи и ножи честно служили воинам-канахам до сих пор. Но ничто не может жить вечно, даже металл, а выковать новое оружие теперь было некому.
Рано погиб кузнец, не успел ничему толком обучить своего единственного сына. Кузнечное дело передавалось только по наследству, вот и жило теперь селение без мастера, а кузница уже многие годы стояла остывшая и заброшенная. Молодой воин часто приходил к ней, и ему казалось, что он слышал голоса предков, мучительно терзавшие его душу. Он все не мог забыть, как совсем еще малым мальчишкой бегал в кузницу, где дружно и весело работали дед, которого до самой смерти не покидала могучая сила, да отец, тогда молодой и жизнерадостный.
В горне ярко горело сильное пламя и светился раскаленный металл. У массивной наковальни, как божественные исполины, стояли дед - мастер - с малым молотом в руках, и отец - подмастерье - с большим молотом. Сначала это удивляло мальчика: ему казалось, что главному мастеру в руке огромная кувалда лучше ладится. Но позже, насмотревшись на кузнецов, он все понял: малый молот, словно играя, пробегал по поковке и показывал, где и как по ней надо ударить, чтобы получилась задуманная вещь, большой же молот, словно все понимал сам, послушно проходил по следу малого, как бы подчиняясь его воле.
Смотреть, как работают дед и отец, было самым любимым занятием для мальчугана. Высокие, статные, сильные, в длинных кожаных передниках, через высокие лбы - тонкие ремешки, чтобы густые черные волосы не лезли в глаза, руки в кожаных рукавицах легко управляются с тяжелыми молотами, которые, с гулким грохотом опускаясь на наковальню, выбивают множество ярких веселых звездочек - такими запомнил из мальчик на всю жизнь. Именно такие, черные от копоти и окалины, мокрые от пота, но счастливые от собственной радостной усталости, являлись они ему, уже взрослому и прославленному воину, в его беспокойных снах, словно вопрошая, неужто перевелись в их роду умельцы и навсегда умолкла слава мастеров.
— Ниун, дружище, — прервал его тягостные раздумья высокий мужчина средних лет, лицо которого было испещрено шрамами. — Что задумался? Давай выпьем. Если бы ты не снес рыжую башку тому вонючему псу, не сидеть бы мне рядом с тобой. Вот это был удар! — воскликнул он, повернувшись к окружающим. — В жизни не видел такого! А уж я-то, поверьте, пустил немало крови этим отродьям Нергала!
Ниун улыбнулся, явно польщенный словами бывалого воина, и, подняв ковш, сделал большой глоток.
— Так-то лучше, — оживился его собеседник. — Поверь, ты хороший воин, а с годами станешь великим. Тебя ждет слава. И богатство.
— Все мы воины. А вот кузнеца среди нас нет, — снова нахмурился Ниун. — Кто сделает нам новое оружие? А щиты? Кольчуги? — Он помолчал и решительно закончил, стукнув кулаком по столу: — Я буду кузнецом, как отец.
— Опять ты за свое! Кто возьмется тебя учить? Во всей округе — ни одного бездетного мастера. Ты хоть знаешь, как руду искать? А работать молотом? то-то. Сам не справишься.
Ниун поморщился, словно у него вдруг заныли все полученные в сегодняшнем бою раны. Горькие слова болью отозвались в его сердце. Все справедливо. Он, конечно, дневал и ночевал в кузнице, но ничего так и не изучил основательно, сам, своими руками, даже кривого гвоздика не выковал. Молодой воин задумался, стараясь вспомнить, что успел узнать от отца.
Руду добывали на обширном болоте, затерянном в дремучих темных лесах. Черная с красными примесями она лежала под корнями чалых болотных деревьев. Да и не только по виду, но и по весу умел определить руду опытный мастер: взвесив на руке по горсти разной земли, он безошибочно говорил, есть в ней железо, ибо земля с металлом гораздо тяжелее.
Накопав достаточное количество железной земли, ее прожигали на костре, чтобы удалить все лишнее, золу толкли и просеивали, пока не оставался лишь черный порошок, в котором и содержалось железо. Чтобы из порошка выварит металл, строили специальные печи, которые ставили на самой окраине селения, желательно возле реки или ручья. Именно поэтому кузнецы всегда селились особняком - и вода рядом, и грохот не беспокоит соседей, да и огонь, если вдруг что с печью случиться, не затронет их дома. Хороший мастер всегда о людях думал.