Печи эти сооружали из камней, соединенных смесью песка и глины. Снизу, чтобы поступал воздух, подводили глиняные трубки, к которым примыкали мехи из выдубленной кожи. Печь загружали отборным древесным углем и порошком из железной руды, добавляли песок и мытую в воде золу. И только потом разжигали огонь, произносили нараспев заклинание и начинали варить - плавить - металл.
Это было великим мастерством, граничившим с магией, и лишь с годами, учась у отцов и дедов, можно было овладеть им, научиться ремеслу так, чтобы руки сами знали, что делают. Поспешишь - получишь хрупкий, жесткий металл, который превратится под молотом в груду осколков. Чересчур помедлишь - вовсе не выйдет железа, спечешь порошок в никчемные куски. А главное - в печь нельзя заглянуть, потрогать металл: готов ли? Это тайна великая, и лишь опытному мастеру доступна она.
Помнил Ниун и разговор отца с дедом о закалке поковок, да по малолетству тогда, к сожалению, не все из него понял, а теперь и спросить не у кого. Поковки калили по-разному: в проточной и стоячей воде, в топленом жиру лесных вепрей или даже в их тушах, а иногда и в жиру козьем. Но не то было главным, в чем калить, а то, какие слова при этом наговаривал кузнец. И для каждого дела - свое заклинание: и когда держали железо в огне, и когда вынимали его, и когда калили. А ведь не только сами слова важны. Поторопишься, скажешь их слишком быстро - и пропала работа, ломким окажется клинок, пропадет воин с таким никудышным оружием. Но и медлить сверх меры нельзя: растянешь слова - и будет изгибаться меч, как полоса ткани, ни рубить, ни колоть им нельзя...
Кто же согласится обучать всему этому чужака? Нет, только плоти от плоти, крови от крови своей можно доверить такую тайну. И лишь если обидели Боги, не дали сына, мог мастер подыскать себе преемника на стороне. Но и тогда он должен признать пришлого сыном, взять его в семью. А кому это надо? Кузнецы - народ крепкий, сильный и, как правило, детьми не обиженный. У всех есть сыновья под стать отцам - мускулистые, широкоплечие, статные. Они-то и наследуют дело.
Ниун снова тяжело вздохнул, и это не ускользнуло от его наблюдательного собеседника.
— Оставь, не печалься. Что поделаешь, раз так решили Боги? Видно, не молот тебе суждено держать в руках, а меч. Двадцать пятую зиму вот-вот тебе встречать. Не поздно ли начинать чему-то учиться?
— Не поздно. Откуда тебе знать, что решили Боги? Прадед мой был кузнецом, дед, отец. И я им стану.
— У всех наших соседей есть сыновья. Никто тебя не возьмет.
— Киммерия велика. Даже если мне придется обойти ее всю, я все равно добьюсь своего!
Молодой варвар даже не подозревал, насколько был прав, говоря о том, что его страна велика. Просто ему, не видевшему на своем коротком веку почти ничего, кроме потоков крови, как врагов, так и друзей, да собственного селения с его спокойной и размеренной жизнью, время от времени нарушаемой вражескими набегами, весь мир казался огромным. И прекрасным. В его сильном молодой теле горячим ключом была жизнь, руки не боялись никакой работы, а разум был открыт для новых знаний. Но знал он пока очень и очень мало. Выросший на самом севере Киммерии, он даже толком не видел собственной родины, ибо никогда еще не покидал своих гор.
Большая, красивая, полудикая страна напоминала гигантскую чашу, сотворенную руками Богов. Стенки ее - горы, окружавшие Киммерию со всех сторон, словно заботливые руки, а дно - прекрасная долина, заснеженная долгой зимой и расцветавшая всеми возможными и невозможными красками стремительной весной и коротким, но всегда жарким летом. Правда, Боги, создавая эту страну, поскупились на краски, и большую часть года здесь преобладали цвета серые - величественные каменные глыбы и низкие тяжелые тучи, зеленые - хвойные деревья и бурые - непроходимые топи. И только с приходом тепла словно невидимая рука проводила по всей этой картина мягкой кистью, окуная ее то в киноварь, то в охру, то в индиго.
Зима подходила к концу, и Ниун решил не ждать первых весенних дней, а отправляться в путь прямо назавтра. Идти по снегу, покрытому довольно прочным настом, было гораздо легче, чем по вязкой чавкающей жиже, в которую превращались лесные тропы, когда лето ненадолго вступало в свои права в северной стране.
Молодой варвар привык обходиться малым, и поэтому, едва рассвело, быстро собрал дорожный мешок, положив в него только самое необходимое, взял большой охотничий нож, меч, лук со стрелами, надел штаны и куртку из тщательно выделанного козьего меха, сапоги из толстой, но мягкой кожи и, в последний раз окинув взглядом свой опустевший дом, тронулся в путь.
Ниун шел быстро, не оглядываясь, и старался не думать о покинутом селении. Он уговаривал себя, что его поиски обязательно увенчаются успехом, что рано или поздно он вернется домой настоящим мастером, что снова заиграет огонь в кузнице на берегу ручья, весело зазвенит молот, бьющий по наковальне. Эти мысли придавали ему сил, и узкая тропа в глухом лесу, уводившая его все дальше и дальше от прошлой жизни, казалась ему широкой дорогой, в конце которой путника ждала его заветная мечта.
2
Через два дня пути лес начал редеть, и зоркие глаза киммерийца разглядели вдали низкие крыши домов, стоявших на окраине деревни. Он прибавил шагу, и вскоре чуткие ноздри уловили запах кипящей мясной похлебки - дома были совсем рядом.
Киммерийцев, как тех, кто обитал в горах, так и жителей равнины, трудно было назвать гостеприимными. Суровая жизнь приучила их встречать чужаков настороженно, но к своим соплеменникам они относились с неким подобие дружелюбия, и поэтому взгляд женщины, вышедший на порог ближайшего дома, хоть и был пронзительно пристальным, но не выражал враждебности.
— Кто ты? — прямо спросила она. — Что ты здесь ищешь?
— Ниун. Мое селение лежит в двух днях пути к северу. Ищу кузнеца. Где его дом?
Женщина кивнула, видимо, удовлетворенная ответом, и молча указала на противоположный край деревни. Похоже, и здесь люди не отличались разговорчивостью. Ниун поспешил в указанном направлении, и вскоре до его ушей донесся знакомый перестук молотов. Сердце молодого воина учащенно забилось, и он приготовился вести нелегкий разговор с мастером. Однако долго им беседовать не пришлось. Кузнец, высокий и очень крепкий, как и все, кто избрал для себя это ремесло, выйдя на порог, смерил Ниуна изучающим взглядом и сурово спросил:
— Зачем ты пришел? У тебя есть ко мне дело?
Мастер чем-то напомнил Ниуну погибшего отца, и он, неожиданно для себя смутившись, ответил:
— Я Ниун. Моя деревня осталась без кузнеца много лет назад. Я его единственный сын. Отец не успел обучить меня ремеслу, но голос предков повелевает мне найти учителя и продолжить их дело. Вот я и отправился в путь.
Кузнец посмотрел на широкие плечи Ниуна и могучие руки, покрытые шрамами, на видавшие виды оружие и сказал:
— Ты воин.
— Воинов у нашего племени много, а вот кузнеца нет. Отец погиб слишком рано.
— Я не возьму тебя. У меня трое сыновей, и мое дело находится в надежных руках. Но могу тебе дать совет. Через три дома отсюда живет мастер Отнар. Зайди к нему. Может, ты сумеешь с ним договорится.
С этими словами кузнец повернулся к Ниуну спиной и, пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку, вошел в кузницу. Посчитав разговор оконченным, он спешил вернуться к работе.
Слова кузнеца удивили Ниуна. Мастер Отнар? У них в деревне два кузнеца? Но почему тогда второй живет в самой середине селения? Или он уже стар, не имеет ни сыновей, ни учеников, и поэтому его кузница остыла? Впрочем, что толку задавать вопросы самому себе. Надо найти Отнара и все узнать у него.
Дом мастера Отнара он нашел быстро. Тот был явно выше и просторнее соседских, вокруг располагались еще какие-то постройки, но они не имели никакого отношения к кузнице, и Ниун решил немного понаблюдать со стороны, прежде чем начать разговор с мастером. Вскоре из дома вышел пожилой мужчина маленького роста, щуплый и чуть сутулый, невзрачный. Единственное, что в его лице бросалось в глаза, - это тяжелая, заметно выступавшая вперед челюсть. Взглянув на ее, Ниун понял, что Отнар принадлежит к племени мурохов. Не зря его соплеменники посмеивались: "Хорошие женщину у мурохов и на охоте полезные - любого зверя своей челюстью напугают". Узкие плечи и тонкие руки старика никак не подходили кузнецу, даже бывшему. Отнар и не был кузнецом, но мастером его называли не зря. Он выделывал меха, и во всей округе в этом ремесле не знал себе равных.