Я проявляла чудеса находчивости, когда нужно было найти огромные плюшевые игрушки, картонные лодки, фальшивые носы, парики восемнадцатого века, гипсовые отливки статуй и искусственные цветы. У меня уже не оставалось времени, чтобы баловаться сиропом от кашля, но Люк, помощник Делаборда научил меня сворачивать закрутки с травкой. Мы покуривали их в студии, когда Делаборд отбывал домой.
— Делаборд, — заявил мой отец, — заставит тебя двигаться.
— Или хотя бы оставаться на ногах, — заметил Мишель.
Иногда я набирала номер ее телефона в Лондоне, чтобы проверить, что же случится. Она не отвечала.
Отец ходил со мной на прогулку в Люксембургский сад, мы гуляли вдоль Сены и возле причалов. Мы разговаривали о любви, только чтобы не говорить о Джулии. Я спросила, были ли у него и Мишеля какие-то связи на стороне, и он мне ответил:
— Конечно!
— С женщинами?
— Нет, с разными людьми.
Потом он постарался утешить меня.
— Нашей связи ничего не угрожает. Семнадцать лет вместе — это целая вечность. Физическое горение длится не так уж долго. Даже самая пылкая связь может продлиться от силы два с половиной года. Мы уже говорили тебе об этом.
— Откуда ты знаешь?
— Тебе может объяснить Мишель. Это его теория, но он прав.
— А моя мать?
— Здесь все было по-другому. — И он больше ничего не сказал.
Через несколько недель Джорджи и Алексис привели к нам на ужин знаменитого американского писателя. Его звали Фред Гарднер, и он жил в Лондоне. Я сразу насторожилась: меня волновало все, что было связано с Джулией, и я вспомнила, что она его упоминала. Отец никогда не встречался с мистером Гарднером, но восхищался им. Я посмотрела на названия его книг, стоявших на полках: «Тело юноши», «Прекрасный Чарли», «Пята Меркурия», «Бычьи плечи». Они прибыли вовремя — он, Алексис и Джорджи. Он нарочито далеко встал от Куроса у нас в холле и кивнул улыбаясь. Потом медленно обошел нашу гостиную с видом будущего покупателя.
— Он все так оглядывает, как будто здесь выставлено на продажу, — прошептала я Мишелю.
— Ну, что ж, так оно и есть, — многозначительно ответил Мишель.
Нгуен приготовил вьетнамский суп. Фред Гарднер пил бурбон и рассуждал об Ангкоре Вате и Пномпене. Он вел себя как большой специалист буквально во всем. Я была за столом единственной женщиной и все время не сводила с него глаз.
— Такие хорошенькие глазки! — сказал он, глядя на меня.
Я хотела его спросить: «Вы знали мою тетю Джулию?» Но не было для этого подходящего момента.
После обеда мы вернулись в гостиную. Мишель обратил внимание на темные магнолии и сказал мистеру Гарднеру, что они начнут цвести через два месяца. Я уселась на диван, смотрела на голову Будды с его заостренными ушами и выжидала подходящего момента. «Если он сядет рядом со мной, — думала я, — я тихонько назову имя „Джулия“, и между нами распространится тепло, связанное с ней. Совсем как любовь».
Но мистер Гарднер уселся в кресло, а рядом со мной разместился Алексис, он склонился к писателю и начал болтать с ним.
— Помоги мне принести вино и рюмки, — попросил меня отец.
Я пошла с ним и сначала достала темные хрустальные стопки, но он сказал, что они не подходят, мне пришлось убрать их и достать крохотные рюмочки на тонких ножках. И когда мы вернулись — отец с бутылкой вина, а я с подходящими рюмками на подносе, я наконец услышала, как писатель впервые упомянул ее имя.
Фред Гарднер откинул голову на спинку кресла и, обращаясь к потолку, произнес самодовольным тоном:
— Джулия была такая дура!
Отец, казалось, не слышал его и продолжал расставлять бутылки на кофейном столике. Он сделал мне жест рукой, подсказывая мне, чтобы я убрала кучу каталогов и освободила место для подноса.
Джорджи и Алексис громко смеялись вместе с Гарднером, а тот продолжал:
— Она думала, что может иметь все, что пожелает. Она ни в чем не знала границ. Она даже старалась иметь малыша Купера!
— Она была удивительная женщина, — заметил Мишель.
Я затаила дыхание, отец молчал. Он перестал улыбаться. Я знала, что он сейчас вышвырнет мистера Гарднера, если тот произнесет хотя бы еще одно слово.
— Надо признать, — тихо сказал отец, — что мальчик Купер был неотразим!
— Он — продажная тварь, — вклинился Джорджи, — я знал его еще на Капри, и он — проститутка!
— Но он талантлив, — заметил Алексис, — если бы он только хотел работать.
— Но его талант, как мне кажется, ограничивается только умением привлекать к себе людей, — сказал Фред Гарднер. — В нем больше магнетизма, чем таланта, хотя обычно это слово применяется к политикам и хилерам. Этот юноша обладал им.