— Ну, Джекоб, — сказал Мишель. — Сейчас совсем не время говорить об этом.
— Она — моя дочь!
— При чем тут это, еще слишком рано.
Отец уже полез в боковой карман.
— Нет, — сказал Мишель.
Отец вытащил конверт. Я предполагала, что он может вынуть — это была открытка. Мужчина и женщина лежали на кушетке, он обнимал ее… На ней была шляпка с плоскими полями, как шапочка американского матроса, а у него была черная борода.
— Парочка мертвых прелюбодеев с крышки гроба, — сказал Мишель.
— Семейная пара, одна из немногих счастливых пар, — грустно сказал отец.
— Меня совершенно не волнует, насколько легальна их связь, — продолжал Мишель.
— Таких изображений только два в мире. И это третье, — отметил отец.
У нее были длинные черные косы, они были перекинуты вперед на ее грудь, на ногах — зашнурованные остроконечные ботинки. Он был босой. Под ее локтем лежала подушка в виде звезды. Его левая рука была накрыта ее рукой. Он вполне мог трогать ее грудь под платьем.
— Они прекрасны. Откуда они? — спросила я.
— Им около двадцати столетий, — заметил Мишель, но это был не ответ.
— Это тебя не касается, — сказал отец и положил открытку в конверт.
— Это от Эрги? — продолжала спрашивать я.
Они оба рассмеялись. Отец вытер рот салфеткой, Мишель заметил:
— Мне хотелось бы, чтобы было так, если бы только…
Отец нахмурился.
— Это самое прекрасное, что я мог приобрести. На рынке никогда еще не появлялись вещи подобные этой. Чудесная вещь, лучше, чем все, что имеется на вилле Джулии. Для меня это самое потрясающее с тех пор, как я начал заниматься этим бизнесом.
— И ты поменяешь на них Куроса? — спросила я его.
— Нет, — быстро ответил отец.
— Может, тебе придется сделать это, — заметил Мишель.
— Нет, — еще раз повторил отец. — Это моя первая настоящая покупка. Она всегда останется со мной. Я могу себе это позволить. Мне нужно только кое-что провернуть. Возможно, придется кое-что продать…
Он сунул руку в карман, сжал губы, и его взгляд стал совсем отстраненным.
— Это просто сумасшествие, — прошептал мне Мишель и покачал головой, как бы стараясь избавиться от людей на открытке.
— Если они изображены на открытке, то оригинал должен быть где-то в музее? Или…
— Украден? — вопросил отец. — Где ты живешь? Я не занимаюсь скупкой краденого и никогда не делал этого. Флоренс, ты меня удивляешь!
— Я живу на Рю дю Бак, номер семьдесят четыре, если тебя интересует, — ответила я ему.
— Да, мы знаем, — заметил отец.
Я была рада, что так легко смогла отвлечь его от наваждения.
— Мы просто не хотели приставать к тебе, — продолжал он.
Его выражение лица было таким жалким.
— Нгуен рассказал нам, где ты живешь, у нас был твой номер телефона, и мы были в курсе, что ты работала у Делаборда.
— Тебе нужно было поступить так. Совершенно нормально для молодежи стараться пожить одной, — заметил Мишель. — Джекоб даже советовался с доктором Эмери.
— Но я не была больна, — сказала я.
— Я знаю. Именно так и сказал мне доктор. К этому привели тебя боль и горе. Ты так быстро исчезла, но доктор Эмери сказал, что если бы ты была до конца серьезна, то поехала бы в Лондон, чтобы повидать Джеральдину, или даже бы отправилась в Америку.
— Зачем? — спросила я.
— Ну, там… деньги, — ответил отец.
Я не была уверена, что он имел в виду.
— Доктор Эмери объяснил, что если ты сняла квартиру недалеко от нас, то ты просто играешь с нами в прятки, и что это то же самое, когда ребенок покидает дом с шелковым покрывалом и шоколадным батончиком… Еще он сказал, что ты вернешься, когда тебе надоест прятаться.
— Я так и хотела поступить.
— Поэтому мы не стали приставать к тебе и хотели, чтобы ты сама приняла решение, — заметил Мишель.
«Почему же вы сейчас лишаете меня такой возможности?» — подумала я, не желая знать всей подоплеки их поведения.
Вдруг Мишель стал таким слащавым, и это было неприятно и странно.
— Когда детки вылетают из гнезда, — сказал он, — родители снова находят друг друга.
— Мне кажется, что тебе это не принесло особой пользы, — нахально заметила я и обратила внимание, что отец поморщился от моих слов.
— Ты права, но такова жизнь. Все идет одно за другим, — продолжал Мишель.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я.
— Ничего, — ответил за него отец. — Мне не нравится, куда заводит нас этот разговор. Так тебе нравится обед? Могу держать пари, что ты нормально не ела уже целый год.