И снова она почувствовала к матери неприязнь.
— Хочу спать, — сказала Клэр, притворно зевая. — Я сегодня очень устала.
Конни не так-то просто было обмануть. Покидая комнату дочери, она думала о том, что поспешила со своими выводами. Клэр все еще очень далека от нее. Она живет совсем в ином измерении.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Совсем недавно отпраздновали Рождество.
Стояло промозглое и туманное зимнее утро.
Клэр получила недельный отпуск. Всю осень и зиму она работала, не покладая рук, с трудом выдерживая адские нагрузки. Три дня назад ей исполнился двадцать один год. Она стала совершеннолетней. Но в военное время это событие значило так мало. Когда-то Клэр думала, что совершеннолетие станет той вехой в ее жизни, откуда начнется новый отсчет. На самом же деле ничего не изменилось. Она получила много поздравлений и подарков от друзей, родителей, тети Хильды и Пип, в ее честь устроили небольшой обед в «Хайд-парк отеле», на котором должны были присутствовать и отец с матерью, однако в самый последний момент маленький Джонни — ему уже исполнилось восемь месяцев — затемпературил, и Конни побоялась оставить малыша на чужих людей, ну а Оливер, по обыкновению, без своей Конни на людях не появлялся.
Но Клэр не обиделась и даже не расстроилась — маленький Джонни давно стал для нее родным человечком. Она радовалась, что у ее уже отнюдь не молодых родителей появилась новая — радостная — забота, так оживившая их жизнь. Ведь ребенок отныне всецело принадлежал им — Глория как в воду канула.
Благостный мир и покой, воцарившиеся в «Лебединой долине», окончательно убедили Клэр в том, что у нее своя, особая, дорога к счастью.
В целом, зима для нее оказалась не такой уж и плохой. Когда она вернулась в госпиталь после болезни, главная сестра, помня просьбу мисс Меллорс о переводе в другой госпиталь, тем не менее вынуждена была ей отказать — остро не хватало медперсонала. Правда, ей пообещали, что, быть может, потом что-нибудь удастся придумать, а сейчас…
Но Клэр уже не стремилась уехать из Лондона. Тем более, что она любила свою работу и была по-своему даже счастлива. Последнее время Лиз Пиверел часто брала выходные и ездила домой — тяжело заболел Фрэнсис. Клэр охотно подменяла подругу, очень по ней скучала и переживала за ее брата. Юноша с детства отличался хрупким здоровьем, в последний же год у него развилась лейкемия. Этот молодой очаровательный человек, тонкий ценитель искусства и красоты во всех ее проявлениях, к тому же сам подающий надежды художник, слабел с каждым днем. Лиз помогала матери ухаживать за ним, старалась поддержать в нем присутствие духа. В последнем письме она написала подруге, что дни Фрэнсиса сочтены.
Еще она написала, что Фрэнсис все время вспоминает Клэр и часто расспрашивает о ней сестру.
Девушка рыдала над письмом. Бедный, бедный Фрэнсис — ему даже не дано судьбой умереть на поле брани, защищая родину. Она чувствовала себя виноватой, что отвергла пылкую любовь Фрэнсиса.
Клэр взяла два отгула и села на ночной поезд, чтобы побыть денек в Лон Эндоне, а к следующему утру вернуться на дежурство.
Фрэнсис лежал в саду с книгой в руках. У юноши не оставалось сил писать маслом, даже карандаш, и тот валился из рук. Клэр с горестью констатировала, что Фрэнсис превратился в настоящую былинку. Он вроде бы не догадывался о том, что угасает, ни с кем не говорил о своей болезни, отвечая на вопросы о самочувствии коротким «мне нездоровится». Он пообещал Клэр, что непременно закончит ее портрет. Вот только выздоровеет и…
Юноша держал ее руку в своей и весь светился от счастья. Клэр вдруг поняла, что готова ради него пожертвовать всем на свете и прежде всего собой. Она сказала, что всю зиму очень по нему скучала и, обдумав, решила принять его предложение, если, конечно, он еще хочет на ней жениться. Юноша был на седьмом небе от счастья. Через несколько дней она навестила его снова, уже как его невеста, но у Фрэнсиса не было сил даже улыбаться ей. Он прикрыл веки в знак приветствия и впал в забытье. Клэр долго плакала, уединившись в саду. Когда она уезжала, леди Пиверел поблагодарила ее от имени всей семьи за то, что она сделала счастливыми последние дни Фрэнсиса. Три недели спустя его не стало.
Клэр находила утешение в философских книгах. Она несколько раз писала сэру Клиффорду о Фрэнсисе, его последних днях, их взаимоотношениях. Переписка с Клиффордом Чаттерли в те дни была для нее единственной отдушиной, позволившей не впасть в глубокое отчаяние. Он тут же отвечал на каждое ее письмо, расспрашивал о работе, описывал жизнь в Рагби, иногда позволял себе высказаться вкратце о политике. Все его письма отличались трезвостью ума и были написаны безупречным слогом.
Последние полгода Клэр вела очень уединенный образ жизни. Несколько раз она принимала приглашения молодых людей потанцевать или пообедать в ресторане, но как только дело доходило до проявлений чувственной любви, тут же прерывала с поклонником все отношения. Чем дальше, тем больше она оказалась вовлеченной в драму взаимоотношений супругов Тэлбот. За минувшие полгода в жизни Колина и его жены Ивлин случились серьезные перемены.
Клэр подружилась с ассистенткой главной медсестры госпиталя Святого Джеймса. Эта женщина напрямую занималась Колином и регулярно сообщала Клэр о состоянии его здоровья. Мисс Элертон рассказывала девушке о том, что Ивлин, регулярно навещавшая мужа, обычно уезжала от него очень расстроенная. Она же и заметила, что Колин стал побаиваться посещений жены — Ивлин не могла скрыть от него своего отчаяния по поводу его изуродованного лица.
— Капитан Тэлбот — замечательная личность, — говорила мисс Элертон Клэр. — Мне, честно, даже не приходит в голову жалеть этого столь мужественного и сильного духом человека. Ни единой жалобы не слышали мы от него, а уж, поверьте мне, бедняге досталось.
— Я это знаю. Когда капитан Тэлбот лежал у нас, мы все в нем души не чаяли. Что касается его жены, мне ее очень жаль, — добавила Клэр.
Медперсонал госпиталя Святого Джеймса тоже очень сочувствовал этой хорошенькой миниатюрной женщине. Раз в месяц она приезжала аж из самого Лейта, куда ее теперь перевели, навестить мужа и, глядя на его изуродованное до неузнаваемости лицо, изо всех сил старалась не выказать своего ужаса.
Даже Клэр, чего только не перевидавшая в своем госпитале, была потрясена до глубины души, увидев Колина без бинтов.
Она сидела рядышком с ним, шутила, смеялась, вспоминала забавные эпизоды тех времен, когда Колин лежал в их госпитале. Разумеется, он помнил и юного Табби, и ужасного капитана Бинелли, и Ивэнс Вам-все-нельзя.
В Колине, несмотря ни на что, ощущалась сила духа. Он напоминал Клэр забинтованную мумию, которая пыталась говорить нормальным человеческим голосом и даже шутить. Кисти его рук и лицо были покрыты шрамами от сильнейшего ожога. Он вылезал из башни танка, когда тот загорелся в результате прямого попадания снаряда, и его товарищу с трудом удалось вытащить Колина из бушующего пламени.
Капитан Тэлбот уже подвергся целому ряду хирургических операций, пережил дни, когда буквально погибал от страшной жажды, а пить не мог, позади были и ночи, полные нечеловеческих страданий и мук — ни одно обезболивающее средство не могло снять адскую боль.
И только невероятная сила воли, а еще, как считала Клэр, любовь к Ивлин, помогли Колину выжить.
Иногда они с Клэр оставались наедине, и тогда Колин вдруг сбрасывал маску своей наигранной веселости. Он говорил девушке, что видит в ней не только друга, а еще и сестру милосердия, готовую помочь в любую минуту. Он знал, что она способна понять все, а поэтому ему стыдно перед ней притворяться.
— Когда приезжает Ивлин, я начинаю страшно переживать за нее, — рассказывал Колин Клэр. — Она, бедняжка, очень за меня боится. Да, конечно, видок у меня еще тот. Когда я в первый раз увидел себя в зеркале, первой моей мыслью было: как жаль, что я не погиб на месте. Потом, насмотревшись на тех, кому досталось еще больше, понял, что обязан жить. К тому же я очень верю сэру Артуру Пэррису. Я обязан ему не только физическим, но и духовным здоровьем. Он часто приходит ко мне. Знаешь, Клэр, я верю его обещанию заново воссоздать, как он выражается, мое лицо. То есть сделать то, чего не существует в природе.