Уж не знаю, как это было на железных дорогах в прошлом нашего мира, но тут курить в купе второго класса не разрешалось, зато и в тамбур выходить было не нужно — имелось специальное купе, игравшее роль курительной комнаты. Вот однажды Николай отправился туда с трубкой и кисетом, а вернулся с уже знакомым нам лейтенантом Киннесом. Как мы проглядели, что господин лейтенант едет в одном с нами вагоне, хрен его знает, но все же появлению господина лейтенанта обрадовались, хоть и было наше знакомство шапочным.
Ехал лейтенант Киннес куда дальше, нежели мы. В Вельгундене ему еще предстояла пересадка на другой поезд — до Лукама где-то на юге. Сам лейтенант был оттуда родом и ехал устраивать какие-то свои дела, о которых предпочел не рассказывать, а спрашивать мы и не стали. То ли дела были очень важные, то ли размещение конно-егерского полка в приграничных поселениях для компенсации оттока половины взрослого населения на ярмарку отпугивало кочевников само по себе, но отпуск для поездки в родные края лейтенанту предоставили.
Нас всех, кроме, пожалуй, что одной Алинки, очень интересовало, что же там в итоге вышло с мерасками. Рассказчиком лейтенант оказался хорошим, всяческих подробностей, которые могли бы быть неприятными нашей даме, не касался (или упоминал о них вскользь), и в его изложении карательная экспедиция представлялась чем-то средним между охотой и погоней за какой-нибудь заурядной воровской шайкой. Тут Николай и задал вопрос, всплывший после перестрелки у оврага — а какой смысл был кочевникам затевать войну к осени ближе?
— Знаете, господа, — несколько озадаченно ответил Киннес, — нам тоже не удалось этого понять. Такое впечатление, что мераски сами делали все возможное, чтобы ничего у них не получилось.
— Это как? — я успел спросить даже раньше Николая.
— Для захвата девушек не послали ни одного воина, только простых пастухов.
— А разве у кочевников не все мужчины воины? — Николай показал некоторые познания в военной истории.
— Не совсем так, — лейтенант расположился на диване поудобнее, — у всех мужчин есть оружие. Они даже умеют им пользоваться. Но это именно что вооруженные пастухи. А есть настоящие воины, которые не пасут скот, не заняты никакой другой работой, только воюют. Прошу меня простить, господин… Мельников, — он все-таки вспомнил мою фамилию, — но справиться с такими вам было бы гораздо сложнее.
Надо же, почти слово в слово повторил то, что тогда Николай говорил. Да я и сам не спорил, все понятно.
— Уж они-то знают, что с лесничими воевать трудно. И поверьте, даже для нас это опасные противники. Но мы с ними встретились, только уже когда подобрались к кочевьям родовой знати.
— А пленных не спрашивали, почему так получилось? — поинтересовался Николай.
— Спрашивали, конечно, — кивнул лейтенант. — Только никто не знает. А глав семей, откуда были старшие в тех отрядах, что отправились девушек ловить, кто-то перебил прямо перед нашим приходом. И никаких концов.
— Да, грамотная зачистка… — согласился Николай.
— Как вы сказали? Зачистка? — удивился Киннес. — Очень удачное слово!
— Да, у нас в армии так говорят, — хмыкнул Николай.
— А вы там… у себя тоже в армии служили? — живо заинтересовался лейтенант.
— Да, я ремонтировал боевые машины.
— Боевые машины? — удивился лейтенант. — Дирижабли или бронепоезда?
Ого, у них тут, стало быть, и бронепоезда есть! Хотя и в нашем мире они появились, кажется, на войне Севера с Югом в Америке, если я ничего не путал.
— Нет… — Николай явно пытался подобрать слово для обозначения бронетехники, — боевые бронированные повозки.
У лейтенанта глаза полезли на лоб. Я, грешным делом, подумал, что он сейчас с ужасом пытается представить себе, как бедные лошадки тянут бронетелегу, но все же недооценил уровень технической грамотности местных кавалеристов.
— У нас есть локомобили, паровозы без рельсов, но они очень громоздки и медленны. А если на них навесить еще и броню… — скептически произнес Киннес.
— Наши двигатели меньше и мощнее, — не стал вдаваться в подробности Николай, — так что и броню, и пушку несут легко. Или около десятка пехотинцев.