Малёк резко проснулся.
Уперся широкими перепончатыми руками в деревянную платформу, на которой лежал, почувствовал ее под собой – сильную, крепкую. За рекой верхушка красной башни едва виднелась среди деревьев, выше всего был ее деревянный крест и привязанное к нему странное собрание костей. Внизу извивалось байу – будто греющаяся на солнце рептилия.
«Все хорошо, – понял он. – Хорошо».
Когда он сел, с его живота на колени съехала книжка. Она принадлежала Сестре – по крайней мере, когда она была мала. На обложке был изображен город – улицы, дома, парикмахерская, полицейский участок, больница, школа. Он знал эти слова, потому что им его научила Сестра, и еще научила показывать их руками. Он провел пальцем по обложке: «Где я живу». Каждое слово прозвучало у него в голове, но голос, который он слышал, был не его – ведь он никогда не слышал своего голоса, как и не видел парикмахерской и полицейского участка где-либо еще, кроме как на картинках. Голос, который он слышал, принадлежал Сестре. Он был как эта платформа. Сильный. Нерушимый.
Он быстро раскрыл книгу на странице, где стоял и улыбался мужчина в черном костюме, а за ним была церковь со шпилем.
Он знал слова «церковь» и «шпиль» из стишка, которому научила его Сестра, когда он был мал. Она тогда взяла его ручки в свои и стала показывать, как их сгибать: «вот и церковь, вот и шпиль, открой двери, заходи». Только его руки так не сгибались из-за перепонок между пальцами, поэтому войти в свою церковь ему никак не удавалось. Он же, складывая руки вместе, представлял себе другую строчку: «вот и церковь, вот и шпиль, но сюда мне не зайти». А вот церковь Сестры всегда была полна: здесь сидело шестеро розовощеких людей, готовых делать все, что делали в церкви. Об этом в книге не указывалось, но создавалось впечатление, что церковь была приятным местом.
В отличие от здания из его сна.
Он помнил, как впервые увидел красную башню. Два года назад, когда они с Сестрой построили ему этот наблюдательный пункт. Тогда он спросил ее, что это, а она, после долгого молчания, ответила, что раньше это была церковь.
– Но теперь там ничего нет. Развалина.
«Что такое развалина?» – показал он жестами.
– Место, которого больше не должно существовать, – пояснила она.
«Если это была церковь, то где теперь люди?»
– Старайся поменьше разговаривать, пока мы тут работаем, – ответила она с зажатым во рту гвоздем. – А то упадешь.
«Может быть, – думал он теперь, – это была церковь для таких, как я. Церковь, которая не похожа на церковь, для людей, которые не похожи на людей».
Он порылся в дупле над головой, куда сложил обрывки вещей, которые нашел в реке: кусок лески с крючками, ржавую консервную банку с дыркой по центру, белый мячик размером не больше пластикового поплавка со странными ямками на поверхности. Деревянный пенал, который он нашел на берегу увязшим в комке грязи с травой. К нему была приклеена ободранная бумажка с картинкой: девочка в красной накидке с корзинкой и волк, стоящий, как человек, на кривых лапах. Волк был в человеческом пиджаке с большими широкими пуговицами и улыбался, показывая острые зубы. Малёк взял из коробки четыре цветных карандаша и принялся раскрашивать открытую страницу с церковью: сперва красным, потом черным, при этом держа желтый в зубах. Он облизывал губы, меняя цвета и нажимая на лист так сильно, что оранжевый не выдержал и треснул.