— Не имеет значения, что это смехотворная чушь, таковы все слухи в Лондоне. От этого они не становятся менее опасными. Как ты думаешь, что скажет Иденмонт, вернее, что он почувствует, когда это прочтет?
Эсме постаралась взять себя в руки. Слухи, о которых леди Брентмор сообщили ее друзья, были абсурдным, крикливым образчиком невежества и провинциализма английского общества. И все-таки если жена — объект насмешек, то сам ты объект жалости…
— Решено, — сказала вдова. — Мы едем в Лондон. Завтра.
— В Лондон? Завтра?
— Ты не эхо, вот и веди себя как человек. Я бы сию же минуту поехала, но нам нужно целый день укладываться. Мальчишка тоже поедет, иначе к тому времени, как я вернусь, он разнесет весь дом.
— Бабушка, но я не готова. Вы сами говорили, что мои манеры…
— Лучше, чем ожидают эти придурки. К тому же мы не останемся на весь сезон. Только на неделю. Хватит, чтобы вправить им мозги. Гнусное скопище простофиль.
В Лондон. Завтра. Эсме подавила дрожь. Там все эти женщины. Его женщины. Они разорвут ее на части, а она потеряла способность защищаться. К тому же у нее душа уйдет в пятки, когда она увидит своих соперниц. Они окажутся красивее и грациознее, чем она может себе вообразить, и она почувствует себя еще безобразнее и недостойнее. Два месяца без Вариана подкосили ее уверенность в себе. Ей нужно время, чтобы набраться сил, если она надеется принять разумное решение о своем будущем… без него.
— Нет, — сказала она. — Этот слух не более чем шутка. Но если я туда приеду, они увидят мои действительные изъяны, а это еще хуже.
— Будет хуже, если ему взбредет в голову посылать вызовы. Мужчина обязан вступиться за честь жены, даже если он ее бросил. Нет, ну какие же ослы эти мужчины! Мы полжизни тратим на то, чтобы спасать их от них самих.
— Не хотите же вы заставить меня поверить…
— Если ты не поедешь, — не обращая на нее внимания, продолжала вдова, — то молись, чтобы с пистолетом он обращался лучше, чем с финансами.
— Бог милостив, — Эсме схватилась за голову. — И англичане еще говорят, что в Албании опасно! Там Вариан был бы в большей безопасности. Здесь дядя убьет его за шахматную фигуру, друзья — из-за сплетен… Аллах, даже Али-паша не выжил бы среди этих людей. Они все безумны.
Вдова не слушала. Она обвела комнату отсутствующим взглядом.
— Конечно, в этом есть и светлая сторона. Если он сделает тебя вдовой, ты сможешь найти нечто более подходящее. — Ее взгляд остановился на маленькой акварели, висящей возле камина. — Данхем — вдовец и уже получил наследство. У Саксонби жена болеет, но между ним и титулом два брата. Херриот— или это другой? Проклятие. Надо найти справочник «Дебретт» — или нет, лучше спрошу леди Силз. Она знает до мелочей все, что происходит на рынке.
Эсме уставилась на бабушку.
— На каком рынке? О чем вы говорите?
— На рынке мужей. Следующий будет твоим. Ты же не собираешься оплакивать бедолагу до конца своих дней?
— Боже, дай мне терпения! — воскликнула Эсме. — Он еще не умер, а вы планируете мне следующего мужа? Вы хуже Керибы. Она по крайней мере не желала ему заболеть. А так вы совсем как она. «Делай то, делай это». А сама я не должна ни соображать, ни говорить.
— Тогда почему ты не попробуешь сказать что-нибудь путное?
— Почему вы не даете мне хоть минутку подумать? Вы утверждаете, что Вариан будет сражаться из-за меня на дуэли. Почему я должна верить, что он подставит свою голову по такому ничтожному поводу? Скорее он посмеется.
— Я тебе говорила, каковы мужчины.
— Да, а еще вы сказали, что многие мужчины оставляют жен в деревне, а сами развлекаются в городе. Если он пожелает вернуться в город, а там я…
— Да, он окажется в неудобном положении, это уж точно.
— И еще, — упрямо продолжала Эсме. — Вы не подумали, что скажут, если я с бабушкой остановлюсь в Лондоне, а мой муж в это время будет жить под другой крышей?
— Это его дело. Я не разделяла вас, когда он ночевал здесь. Ты ищешь себе оправдания, не желая ехать в Лондон по очень простой причине. Ты трусишь.
На этот раз она попала почти в цель. Эсме призналась себе в этом сразу, как только подумала о женщинах. И все же насмешка бабушки вызвала приступ ярости.
— Вы совершенно невозможны! — закричала она. — Вы все, что угодно, скажете и сделаете, лишь бы вышло по-вашему. Но со мной вы просчитались. Нравится вам это или нет, но в моих жилах течет ваша кровь, и я сделаю по-своему. Да, мы поедем завтра, как вы желаете. Нет, мы не поедем в Лондон, пока я не узнаю мнение моего мужа. Тогда я смогу поступить разумно.
Леди Брентмор была в ярости:
— Ты хочешь поехать в Маунт-Иден? И получить разрешение этого олуха?
— Я не помчусь в Лондон спасать его от дуэли и делать из себя посмешище. Я слышала ваше мнение о том, что нужно делать. Теперь я хочу услышать его. Тогда и буду решать. Сама.
— Очень хорошо, — сказала бабушка. — Как пожелаете, миледи.
— И никаких трюков, — предупредила Эсме. — Персиваль показывал мне карты. Если карета поедет не в Маунт-Иден, я выпрыгну из нее.
— Я и не мечтаю о том, чтобы тебя надуть, — последовал язвительный ответ. — Я буду счастлива свалиться на голову его светлости без предупреждения. Ты все увидишь. Пусть он представит тебя своим пьяным, одурманенным опиумом друзьям и своим шлюхам. Последнее мне понравится . больше всего. — Леди Брентмор направилась к двери. — Я не пропущу этого ни за что на свете.
Персиваль уже отскочил от двери комнаты Эсме, когда из нее вырвалась леди Брентмор. Он знал, что нельзя подслушивать под дверью. Однажды он уже шпионил за папой, и вот к чему это привело. Мысль о шахматах была невыносима, потому что вела к черной королеве, от нее — к постыдной папиной тайне, от которой Персиваль приходил в ужас. С того момента, как за завтраком он увидел письмо на столе, он чувствовал тошноту.
Вскрыв письмо, бабушка вся напряглась и стала красной, как свекла. У нее для этого были основания, как теперь знал Персиваль. «Это не имеет никакого отношения к папе, — сказал он себе. — Это просто отвратительные, постыдные слухи». Он, нахмурившись, сидел на верхней ступеньке лестницы. Вот, например, кольцо в носу. Многим известно, что это обычный вид украшения в некоторых экзотических культурах, как в других принято ходить голыми. Видимо, сплетники не знают, что в Албании не принято ничего из того, что они напридумывали о кузине Эсме.
Кроме татуировки. В некоторых албанских племенах женщины делают татуировку на руках. Очень странно, но у англичан, распускающих слухи, очень смутное и до смешного неверное представление об истинном положении вещей. Удивительно, как они могли вообразить, что женщина, если она не албанка, сделает татуировку. Причем на руках.
«Хотя не так уж это невозможно, — подумал он. — Могут быть совпадения».
Что касается письменных принадлежностей. Конечно, не у одного папы такая особая бумага. Женщины обычно пользуются не такой, но миссис Стоквеллл-Хьюм могла взять ее у мужа. Если только он не умер десять лет назад.
Персиваль закрыл глаза. Это не может быть папина бумага и, конечно же, не его почерк, иначе бабушка бы заметила. И это не подделка. Если бы папа знал, как почерк выдает его, он бы что-нибудь сделал с посланием черной королевы.
Но встревоженный ум подсказал: кто-то другой мог знать как подделать письмо. Кто очень-очень умный. Какой-то албанец.
— Нет, — прошептал Персиваль. — Этого не может быть. Мама, мама, пожалуйста! Ведь я просто все это придумываю правда?
Глава 27
Деймон сидел на крыше и латал трубу камина, а Гидеон на кухне пытался приготовить ленч. Вариан заканчивал свою задачу на утро: подметал полы в спальнях, в основном от мышиного помета. Кошка, конечно, старалась, но она была одна против легиона мышей, а ее потомство еще слишком слабое, чтобы ждать от него помощи. Судя по помету, некоторые мыши вдвое больше ее котят.
Услышав стук в дверь, он выругался. Со щеткой в руке он бросился вниз по лестнице и чуть не наступил на котенка, притаившегося внизу.