Пальцы одеревенели от усилий не спешить; Вариан вынул шпильки из волос. Освобожденные кудри упали на плечи; он пропустил их между пальцами.
— Гранат и жемчуг, — пробормотал он. Голос доносился как будто из тумана. — Как я соскучился, как давно не глядел на тебя, не трогал тебя.
— Я не соскучилась, — сдавленным голосом сказала она. — Я была очень занята.
Вариан видел, что ее грудь часто поднимается и опускается.
— Врушка.
— Тсс… — Но ее глаза говорили даже больше, чем учащенное дыхание. В глубине их зелени билось желание, от которого у него заболело сердце. Он хотел в то же мгновение наброситься на нее, излить свое мучение в свирепой вспышке страсти.
Но вместо этого он встал, не отводя от нее глаз, и разделся. Ее потемневший взгляд скользнул по всей фигуре, задержался там, где отчетливо виделось доказательство его желания. Он хрипло сказал:
— Как видишь, твой муж готов выполнить свой долг. В ответ раздался сдавленный звук.
Он заглушил его поцелуем, быстрым и жадным. Потом снял через голову ее легкую блузу и отшвырнул не глядя.
— Стремится исполнить свой долг, — Поправился он. Он навалился на нее, и Эсме опрокинулась на спину. Он встал между ее ног, наклонился и запечатлел глубокий, свирепый поцелуй, от которого она вдавилась в матрас. Он спустился ниже, чтобы потереть губами груди, и услышал, что она задохнулась; но она не торопила его и не прикасалась к нему. Он подразнил ее языком и руками. Эсме это приняла, но в ответ только вздохнула.
Он приподнял голову и посмотрел на нее. Глаза были сонные, растерянные, но он уловил в них искру.
— Эсме…
— Говори.
— Я тебя хочу.
— Да. Желай меня. — Она закрыла глаза, послышался гортанный вьщох. Вариан сжал ее грудь. Эсме шевельнулась, и на ее губах заиграла нежнейшая из улыбок.
— Я хочу тебя сейчас же! — прорычал он.
Она медленно опустила руку и накрыла низ живота.
— Нет. Пока еще нет. Он проглотил стон.
— Нет — после того как довела меня до безумия? — Да.
— Месть?
— Нет. Да.
— Ну хорошо же, миледи! — прорычал он.
Покрывая ее рот неистовыми поцелуями, он ее гладил и ласкал, зажигая своим жаром. Она постанывала, вздыхала, извивалась под его руками, но не спешила поддаться. И все же он получал удовольствие от того, что она вибрировала, от чувства, что в ней нарастает потребность.
Все искусство, которым он обладал, стало частью мучительного поиска, как сделать ее такой же неистовой, какой она была раньше, какую он хотел. Когда она наконец потянулась к нему и сильными руками прижала к себе, он захотел большего. Даже когда она совсем обезумела, рыдала и смеялась одновременно, он хотел большего. Потом, когда она обвилась вокруг него горячим, податливым телом, из него полились слова. Не легкие нежности опытного любовника, но правдивые слова, которые тяжело говорить: о раскаянии, стыде и одиночестве… о чем-то еще. Последнее он выдавил болезненно, будто слова разрывали ему горло:
— Я люблю тебя, Эсме.
Она впилась в его губы, как будто хотела выпить эти слова.
— Я люблю тебя, — повторил он. Звуки дрожали в потемневшей комнате. Он повторял снова и снова, и слова остались висеть в воздухе, когда он погрузился в нее… унес в восторги любви… и расплескал свою любовь на смятые простыни.
Глава 28
Эсме лежала в объятиях мужа и прислушивалась к тому, как замедляется его дыхание. По мере того как успокаивались тела, между ними нарастало напряжение.
Слова, которые он выдавил из себя, сделали ее счастливой. Теперь она понимала, что в нем говорило лишь безумие страсти. Она пыталась уговорить себя, что страсти достаточно; просто чудо, что этот мужчина все еще хочет ее, обычно для него желание — не более чем сиюминутный каприз.
Она для него если не каприз, то увлечение. В ней нет ни красоты, ни грации, ни опыта любовницы. Ее стремительность он воспринимает как дикость, она внесла в его жизнь все то, чего он не любит, чего избегает: жесткость, противоборство, насилие.
Он второпях женился на ней, потому что вожделение затмило все остальное. За два месяца без нее он, конечно, одумался. Хотя она его жена, нравится ему это или нет, она не нужна ему как мать его детей. Он не станет осквернять благородную кровь Сент-Джорджей смешением с кровью варваров.
Вариан потерся о ее плечо, и она стала как натянутая струна.
Он поднял голову. Она безразлично смотрела в потолок.
— Эсме…
— Спи, — сказала она. — Ты ослаб.
— Ты расстроилась. — Он вздохнул. — Я надеялся, что ты е заметишь. Это было глупо, да?
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Спи, Вариан.
— Нет. Мы это обсудим, как давно следовало бы сделать, если бы у меня была хоть капля разума. Но у меня не было. — Обхватив Эсме руками за плечи, он повернул ее к себе лицом. — Для продолжения рода у меня есть два брата. По очевидным причинам я всегда считал, что это будут они. Ты не обязана давать мне наследника.
— Я понимаю. Ты не хочешь детей.
— Это не так. У нас сейчас трудное положение — фактически почти невозможное. В сказках принц и принцесса женятся и потом живут долго и счастливо. Только я не тот чистосердечный принц. Я лишил тебя невинности, зная, что это преступление, потом женился на тебе, а это было еще большим преступлением. Теперь мы оба за это расплачиваемся. Я не хочу, чтобы расплачивался еще и ребенок.
Он держал ее очень крепко, в голосе звучала нестерпимая боль. Он хотел ее разуверить, но только усилил ее страхи. Он обвинил себя, обвинил вожделение. Но ведь это она, объект его желания, все испортила, сделала его жизнь безобразной и убогой. С каждым днем его несчастье будет подтачивать страсть, и не будет у нее ни одного ребенка, зачатого в любви, раз муж отворачивается от нее.
— Извини, — сказала она. — У нас только одна ночь, а я тебя расстроила.
— Нет, я сам. — Он поднес ее руку к губам. Губы были теплые, они нежно коснулись пальцев. — Я не хотел, чтобы ты видела, в каких развалинах я живу. Разве можно заниматься любовью в такой безвкусной комнате?
— Вариан, мне все равно, где заниматься любовью. Мне не важно, где я, если я с тобой. Даже на короткое время, — торопливо добавила она.
— Но ты беспокоишься о детях, очень хочешь детей. «Да! — хотелось ей кричать. — От тебя».
— Мне нет даже девятнадцати лет, — ответила она. — Время есть. Много времени. — Сердце больно сжалось.
Он улыбнулся:
— Конечно. Я не желаю повторять этот изматывающий эксперимент до конца жизни. У тебя талант сводить на нет мои благие намерения, дорогая. Ответственное поведение чуть не убило меня.
— Ты… ты закончил… не совсем приятно. Он прикоснулся к ее пылающему лицу.
— Есть другие способы, но, боюсь, столь же неприятные. Мой нежный цветочек смутится, если я расскажу страшные детали?
Она уже была смущена, потому что предохранение казалось ей неестественным актом. Все же она понимала, что он пытается проявить доброту, рассеять ее страхи.
— Насколько страшные? — спросила она.
Он хмыкнул, и, когда стал описывать оболочки, которые делаются из овечьего пузыря или рыбьей кожи, она тоже невольно усмехнулась.
— Ты привязываешь это тесемкой? Где? Как?
— Не дури. Как ты думаешь где?
— Но ведь это неудобно. Вариан, ты не должен этого Делать. Если ты перевяжешь слишком туго…
Он так расхохотался, что у нее полегчало на сердце. Он был создан для смеха, для того, чтобы веселиться и радовать других. Раз уж его это забавляет, Эсме решилась попросить его рассказать все, что он знает, — что сейчас призывают делать радикальные реформаторы, к каким настоям трав прибегают супруги. Мужчины тоже принимают лекарства, одни смешивают их с медом или рутой, другие — с касторовым маслом. Зелья бывают самые разные, их можно пить или применять наружно.
— Некоторые личности, оказавшись захвачены ночью врасплох, верят, что неистовость в занятии любовью служит контрацепцией, — сказал он, ухмыляясь.