Она была красивая, чуть полноватая натуральная блондинка, в тонких золотых очках с минусовыми стеклами. На руках много золотых колец: на правой одно ажурное, другое с лиловым камешком, третье как бы мужское, с плоской печаткой, а на левой руке с красным камешком и тонкое с брильянтиком рядом с толстым обручальным – но, граждане, на левой руке. Ей было не больше сорока пяти, а мне – тридцать восемь.
Когда, запихнув свои покупки в кошелки, ушла последняя тетка, я прошелся по пустому павильону, покосился в широкое окно на зеленые башенки и петушки Белорусского вокзала, потом подошел к прилавку и, заглянув в глаза продавщицы, спросил вполголоса:
– Сыр есть?
– Приезжий, что ли? – почему-то спросила она в ответ.
– Ну! – сказал я. – У нас там, – и я повел плечом в сторону вокзала, – сыр уж забыли, как он вообще на вкус.
– В Белоруссии-то? – усомнилась она.
– Всё в Москву гонят, – сказал я.
– Жизнь! – вздохнула она. – А как вообще-то жизнь?
– В смысле? – не понял я.
– Ну так, – вдруг засмущалась она. – Я просто так, вообще спросила. Не хочешь, не говори. Женатый?
– Как видишь, – вздохнул я и показал кольцо на правой руке. – Разная жизнь, сама понимаешь… – я тоже перешел на «ты».
– Это бывает! Это у всех так! – засмеялась она и полушепотом спросила: – «Российский» будешь?
– А то! – сказал я.
– Сколько возьмешь? Могу восемьсот грамм, не больше.
– Давай! – обрадовался я.
Она взвесила мне сыр, завернула в серую, с древесными прожилками бумагу, положила на прилавок и спросила:
– Надолго приехал, приезжий?
– А что? – спросил я, кладя на пластмассовую тарелку два рубля тридцать копеек, без сдачи.
– Ну что, что… – сказала она, смущенно улыбаясь. – А вот, например, что ты сегодня вечером делаешь?
Я положил сыр в портфель и горестно ответил:
– Поезд у меня в семь пятнадцать… В Гродно.
– Ну и езжай, – сказала она, и голос ее дрогнул. – Езжай, угощай свою жену московским сыром!
– Обиделась? – спросил я. – Возьми назад!
Я решительно вытащил из портфеля брусок сыра и бросил его на прилавок.
– Раз так, не надо! – сказал я. – Деньги отдать не забудь!
– Ну что ты, что ты, что ты! – она выскочила из-за прилавка, силком раскрыла мне портфель и запихнула туда сыр. – А ты еще приедешь?
– Конечно, – сказал я. – Я же в командировки езжу, раз в полгода, а то и чаще.
– Зайдешь? – спросила она, улыбнувшись.
– Конечно! – сказал я. – Обязательно! А как же!
Лет пять я старался не ходить мимо этого места. Но потом все-таки решил зайти к ней. Там был забор, за забором стройка, и всё.
Пропитка и сверка
искусство семейных отношений
Эту историю когда-то давно рассказал мне мой отец.
Есть такая радиодеталь, называется «конденсатор», и в процессе его изготовления есть такой технологический этап, называется «пропитка».
У моего отца был один дальний родственник, занимавший серьезный пост в одном из промышленных министерств. Так вот. Примерно раз в месяц он объявлял своей семье – жене, теще и восьмилетней дочери, – что он уезжает на пропитку конденсаторов.
Он объяснял, что пропитка конденсаторов – это важнейший и опаснейший процесс. Поэтому он проходит на отдаленном секретном заводе, и непременно в субботу и воскресенье, чтобы, во избежание жертв в случае возможной аварии, на заводе не было рабочих. В цехе пропитки остаются только главный инженер, восемь мастеров-пропитчиков, пожарный расчет – и он, представитель головного министерства.
Жена его была концертмейстер-репетитор в театре оперы и балета, а теща – учительница французского на пенсии. А дочь была вовсе дитя. Так что им можно было с серьезным видом излагать эту чушь.
Ему заботливо собирали чемоданчик. Две свежие сорочки, две смены белья, несессер, и даже крепкий чай в термосе.
Ласково и строго попрощавшись с семьей, в пятницу вечером он садился в служебную машину, и шофер его отвозил на вокзал. На вокзале, дождавшись, когда шофер уедет, он брал такси и ехал по заветному адресу, где три ночи с наслаждением предавался «пропитке конденсаторов». Возвращался в понедельник, якобы с утренним поездом, усталый, озабоченный, быстро принимал душ и уезжал в министерство.
Все было прекрасно. Все вокруг него на цыпочках ходили.
Но однажды он спросил у дочери, как они без него проводили время.
– Хорошо, папа! – сказала девочка. – Мама на ночь почитала мне книжку, а потом уехала…
– Куда?!
– На сверку партитур! – отвечало невинное дитя. – Мама сказала, что в субботу и воскресенье они в театре будут ночью сверять партитуры. С главным дирижером. Когда спектакль закончится и все разойдутся. Это очень важно, папа! Чтобы ноты не пропали!