– Держать пятнадцать минут, – заявляет женщина. – И ни секундой меньше.
Обе тетушки удаляются в коридор, а Беверли Джин распахивает глаза.
– Как только смоем краску, я приложу кубики льда туда, где жжет, хорошо? – обещаю я. – Это всегда помогает.
Стоит таймеру звякнуть, я тут же опускаю пальцы в раковину и роняю пару капель на руку сестры.
– Ну как? Не слишком горячая? – Час назад я нагрела на дровяной плите воду и надеюсь, она не успела сильно остыть, стоя в мойке. Водопровод не работает, но можно использовать канализацию для стока.
– Нет, в самый раз. Спасибо, Пайп.
Когда Беверли Джин была маленькой, то не могла выговорить мое полное имя. И до сих пор она называет меня только так.
Девочка откидывается назад, чтобы я сняла шапочку и смыла краску с волос. Ранее темные корни стали ярко-золотыми, словно перья щеглов, что вечно клюют мамины подсолнухи. Я втираю закрепляющий состав в локоны, и вскоре сестра снова превращается в идеальную блондинку. В точности как матушка.
Высушив пряди полотенцем, я беру кубик льда и начинаю осторожно водить им по обожженной осветлителем коже головы Беверли Джин.
– Ты заслужила мороженое, – провозглашаю я. – С каким вкусом хочешь?
– С виноградным!
Я извлекаю угощение из формочки.
– Отец с матушкой приедут через пару часов, – обращаюсь я к Беверли Джин. – Они очень обрадуются тому, что ты снова выглядишь наилучшим образом.
Девочка тут же морщит нос.
– А почему тебе и Генри не нужно красить волосы? Так нечестно.
Я невольно дотрагиваюсь до своей шевелюры, собранной в хвост.
– Потому что мы и так блондины. Матушка всего лишь хочет, чтобы мы казались одной семьей, и не желает, чтобы кто-то чувствовал себя лишним, или нелюбимым, или отличающимся от остальных.
– А как же Каспиан и Томас?
– Отец приютил их, но они не являются нашими братьями. Поэтому им не обязательно становиться блондинами. Я понятно объясняю?
– Думаю, да. – Беверли Джин откусывает мороженое.
Мягко целую ее в щеку.
– Вот и славно. Поскорее доедай. Я еще должна помочь с обесцвечиванием волос Сэмюелю.
Только когда мы заканчиваем с окрашиванием, я выхожу из дома, чтобы отыскать Каспиана.
Волны озера набегают на берег, вдоль кромки воды выглядывают водоросли. Младшие из детей пытаются поймать ведром лягушку. Их смех тут же смывает резкий запах осветлителя для волос, который забил ноздри, и я улыбаюсь в ответ.
Над верхушками деревьев возвышается старый аттракцион. На нашей территории находится парк развлечений, заброшенный сорок, если не пятьдесят лет назад. Отец демонтировал большую часть горок и трамплинов, хотя несколько все-таки осталось. Он утверждает, что это место вдали от городов идеально подходит для его детей.
Мы живем в старом двухэтажном доме, который раньше принадлежал смотрителю парка. В здании с деревянными полами много окон. Крыша над спальней мальчиков нуждается в ремонте, так что на данный момент накрыта огромным куском брезента. Отец предпочитает держать нас «вне системы», поэтому в доме отсутствуют электричество и водопровод, зато имеется насос, генераторы и свечи. А большего и не требуется.
А вот тетушек нигде не видно. Должно быть, отдыхают перед обедом. Они постоянно твердят, что их утомляет присмотр за такими неугомонными сорванцами, как мы.
Я останавливаюсь перед старым дубом. К стволу прибита табличка из древесины пихты с надписью, которую вы́резал отец.
Коммуна – это истина.
Коммуна – это надежность.
Лишь в Коммуне можно обрести безопасность.
Это наше кредо, все те ценности, в которые верят и за которые сражаются в Коммуне. Каждый раз, когда я расстраиваюсь или злюсь, достаточно прочесть надпись, чтобы вновь ощутить надежду и легкость.
Я дотрагиваюсь до таблички, и по пальцам пробегает искра магии.
Кас обнаруживается среди рядов кукурузы: выпалывает сорняки мотыгой. Огород у нас немаленький, минимум двадцать футов[1] в длину, и кукуруза посажена в самом дальнем конце. Мы выращиваем множество различных полевых культур: артишоки, салат-латук, помидоры, цветную капусту. Мне больше всего нравятся корнеплодные овощи наподобие моркови, свеклы и редиса, которые прячутся в земле до тех пор, пока не настает время урожая.
Швы белой футболки Каса впиваются в мышцы широких плеч, напрягающихся при работе. Я выхватываю у него из рук мотыгу.
– Эй, – возмущается парень, пытаясь отобрать инструмент. – Мне вообще-то нужна эта штука.