Они медленно прокладывали себе путь сквозь водоворот толпы.
Фивы проснулись от дремоты, весь город вышел на улицы, и люди занялись своими делами. Купцы на базарах, напоминающих кирпично-глиняные пещеры, предлагали свои изысканные товары; носильщики спешили, задыхаясь под своей ношей; нищие и проститутки навязывали свои услуги. Было тяжело проталкиваться сквозь толпу на узких, извилистых улицах между грязными стенами, а смерть шагала по пятам.
Анхсенамен тесно прижалась к Тоасе, подталкиваемая толпой, кричащей на пьяных. В какое-то мгновение она испуганно подумала, что если кто-то её узнает, крик тогда усилится, и солдаты бросятся на них.
Будто прочитав её мысли, Тоаса вдруг наклонилась к её уху и прошептала:
— Не бойся, что тебя узнают. Люди из царского дома всегда так далеки от этих людей, что они не могут представить тебя без золотого балдахина и множества рабов.
Она попыталась говорить, но горло её пересохло, и она смогла только кивнуть. Тоаса заметила, как её волосы светились на солнце иссиня-чёрным цветом. «Ради всех Богов, — подумала она, — какая приятная девушка!» И теперь, когда у неё была только половина причитающейся ей платы, она могла бы поспорить, что в силе оставалась лишь половина её сделки. Но сначала они должны были выбраться из этого крысиного гнезда — города.
«Странная это страна — Египет», — продолжала она свои размышления. Она никогда не понимала её. Египет был царём мира и его золотой казной, он был полон жизни, люди смеялись здесь чаще, чем в других местах, которые она знала. Египетские женщины были сладки и желанны, египетское пиво было кровью жизни. Но даже здесь носится тень смерти — пирамиды и сфинкс на Гизе, могилы в Долине Царей на том берегу реки, отвратительная темнота пещеры изготовителей мумий, изумительные колонны и колоссы, построенные в честь звероголовых богов, когтистая власть жречества, которое высасывало всё ради своей жизни, не задумываясь о вечности.
Эхнатон ненадолго позволил свету сиять над Египтом, и за его труды его памятники были теперь разрушены, а его имя проклято, и за его дочерью по улицам Фив гнались солдаты.
О, отец Нил, ты течёшь, широкий и прохладный в великолепии зелени, и смех поселился среди твоих лотосов, а Ра, дарующий жизнь, качается на сияющих крыльях, заглядывая в глаза Солнцу. Но меж твоих траурных лент плавают крокодилы и едят тела убитых.
Тоаса снова вспомнила огромный, продуваемый сквозняками коридор в горах Кипра и далёкое голубое море, и солнечный свет, лившийся по ветреным склонам и разбивавшийся о волны на миллионы кусочков. Эх, хорошо было бы вернуться домой, если им когда-нибудь это удастся.
Дыхание её нагруженных ношей людей за спиной было тяжёлым. С этим тоже приходилось считаться.
Она не могла плыть, как в прежние времена, когда критский флот бороздил восточное море, — это были варвары Сирии, Кипра и мусор дюжины цивилизованных портов, и они считали, что было неправильно с её стороны рисковать их жизнями — до такой степени, что они сами подбивали её поднять якорь. И Анхсенамен — она вдруг с ужасом подумала о том, что случится с Анхсенамен.
«То самое, чего я и ожидала, — подумала она, криво усмехнувшись. — Только одни грабители и свиньи, а я очень милая молодая женщина»
Она начала думать, сколько человек из её команды могло бы помочь ей, если это понадобится.
Но сначала — выбраться из Фив.
Они быстро шагали по докам, их ноги шлёпали по камням, пока не подошли к причалу, где их ждал корабль критянки.
Это была огромная чёрная галера, вмещающая около сорока человек команды с закалёнными душами.
Там под узкой кормой была маленькая каюта, а нос и всё остальное напоминало лотосообразную фигуру, обшитую потускневшим серебром. У Тоасы было много дел в это утро, она собирала своих людей по тавернам и публичным домам, возвращая их к жизни и отправляя на корабль.
Но некоторых ещё не было. Они смотрели на неё сердито — разношёрстная и шумная банда, в которой были критяне и киприоты, нубийцы и финикийцы, неописуемого вида разбойники, нищие, беглые рабы — и все с заточённым железом на поясах.
Они были хороши в бою, который неумолимо приближался, но иногда быть у них капитаном значило примерно то же, что и жить в клетке с леопардами.
Тоаса легко прыгнула с пристани на корму и посмотрела вниз на полуоткрытый корпус корабля.
— Мы уходим! — крикнула она.
Крепкий киприот толкнул корму.
— И вы так быстро продали весь наш товар?
— Да, — солгала Тоаса, хотя этот груз ещё лежал в трюмах. Даже половина вознаграждения, данного Анхсенамен, была больше, чем она ожидала получить от продажи награбленного финикийского добра. — И по хорошей цене, к тому же. Вы все получите свою долю, но сейчас мы должны уходить.
— Без празднования в Фивах?
— Будучи в Корсуне, когда мы уходили без Клыка, ты запретила брать на борт женщин, а теперь ты средь бела дня привела эту девушку… — Недовольное ворчание послышалось средь толпы угрюмых бородатых людей.
Тоаса холодно посмотрела на них и вытащила свой окровавленный меч.
— Были неприятности, — сказала она, очень надеясь, то множество бездельников с дока не услышат её слов. — Мы получили хорошие деньги за наши товары, а затем я увидела возможность добавить ещё немного и использовала её. Но пришлось драться, и теперь мы немедленно должны покинуть Фивы.
— А женщина? — требовательно спрашивал киприот. — Женщина?
— Она и её спутник, карлик, едут с нами к нам домой. Она заплатила за проезд, и никто не должен приставать к ней.
— А мы должны теперь перевозить платных пассажиров? — спросил насмешливый голос.
Тоаса посмотрела вокруг, и рослый нубиец Ахмет, её друг, подошёл и встал рядом с ней. В руке её зловеще сверкнул топор.
Капитан спокойно сказала:
— Мы отплываем сейчас же.
Члены команды посмотрели друг на друга и почесали бороды, вспоминая другие случаи, когда Тоаса говорила таким тоном. Они принялись за работу.
Лёгкий ветерок подул по Нилу — с юга, с помощью благословенного Миноса, — и Тоаса указала направление, куда плыть.
Беспомощные паруса наполнились ветром, медленно подгоняя корабль в широкий грязный поток, и люди заняли свои места на скамьях гребцов. Скрипящие и брызгающие вёсла поднялись в воздух.
Критянинка стояла, перевесившись через перила. Она сняла свой бронзовый шлем, позволив ветру ерошить мокрые от пота волосы, и вдохнула сырой воздух. По обоим берегам реки лежали Фивы, неуклюжие хижины бедняков смешались с надменными домами благородных и божественных, а на западном берегу возвышалось невероятно огромное святилище Амена. Пелена дыма и пыли скрывала город, бесконечный рёв приглушённо пульсировал в ушах.
На западе виднелись необъятные массивы Ливийских гор, охраняющих Долину Царей, где лежат Великие Египта, — и муж девушки рядом с ним был всего лишь маринованным трупом, замурованным в камень и темноту.
На востоке лежала меньшая цепь Аравийских гор, и её вершин касались длинные лучи заходящего солнца, а нижние склоны казались голубыми от пыли, поднимающейся вверх.
Они ушли. Ради всех Богов, они ушли!
Она посмотрела на Анхсенамен.
Та страшно устала, слегка дрожала, а под величественными глазами были тёмные круги, но она стояла прямо, совсем рядом с ней, глядя на запад, на солнце. Ветерок трепал её тяжёлые чёрные волосы и тонкую белую мантию, что была на ней.
Она что-то шептала, и Тоаса наклонилась ближе, чтобы услышать. «Хвала тебе, свет мира, творец всего, тебе, кто с любовью смотрит на все народы людей и каждого из них по отдельности, о Атон…»
Тоаса не выдержала и воскликнула: