— Ты… я… Это было делом жизни и смерти для меня, ты знаешь, — прошептала она и хотела добавить, что её смерть тоже что-то значила бы для неё.
— И ты можешь решительно действовать в нужную минуту, — сказала Тоаса. — Анхсенамен, забудь мои слова, сказанные сегодня утром. Хорошо?
Она постаралась скрыть своё смущение:
— Как быстро ты подавила восстание!
Тоаса покачала головой.
— Если им не дать времени на подготовку, то это только глупая толпа, которую несколько решительных людей могут быстро разогнать. Большую часть времени мы работали мечами. Нам скоро будут нужны все наши люди, — мрачно добавила она.
— Ты думаешь, они схватят нас, да?
— Очень может быть. С уставшими людьми, да пятью мёртвыми, и ещё ранеными, и этот проклятый ветер навстречу, и… Ну, офицер фараона может погрузить две сотни солдат в смены по пятьдесят человек — это вдвое или втрое больше, чем нас, — да ещё и использовать их в работе наполовину меньше, чем вынуждены мы. Всё, что позволило нам уйти так далеко, — это задержка, после которой они начали преследование и которая не может быть слишком продолжительной.
— И что случится, когда они догонят нас?
— Они возьмут нас на абордаж, конечно, если только мы не будем настолько сумасшедшими, чтобы раньше взять на абордаж их, а потом мы будем драться с ними врукопашную. Что ещё случается, когда бывает битва кораблей, пока один не сожжёт другой?
— И мы не сможем ничего сделать?
— Я не знаю, Анхсенамен, я не могу сказать. Возможно, мы сумеем проскользнуть мимо них в темноте, если боги дадут нам жизни до ночи. Возможно, мы покинем все вместе корабль и попытаемся переодетыми добраться до Мемфиса и заплатить за проезд до Кипра. Возможно, мы остановимся, будем драться и победим. — Рот Тоасы скривился в усмешке. — Всё это звучит не очень правдоподобно, да?
— И если нас схватят…
— Ты должна сделать свой выбор. Что до меня, то я не собираюсь сдаваться живой.
Она медленно кивнула, и Тоаса увидела, как её тонкие плечи выпрямились. Она спокойно сказала:
— Это неправильно. Найди мне лодку и позволь мне дожидаться их на реке.
— Что? — крикнула Тоаса. — Ты оставишь нас и вернёшься к… К тому, что ожидает меня, если я останусь с тобой.
Она улыбнулась, но Тоаса увидела, как дрожат её губы.
— Мне нет никакого смысла оставаться здесь, а твоей жизни — всем вашим жизням — пропадать. Позволь мне вернуться, так, чтобы ты могла уйти с драгоценностями, и помни меня, Тоаса.
Тоаса удивлённо покачала головой в шлеме.
— Я никогда не пойму тебя, девочка, — сказала пиратка. — Ты поставила два царства за их головы и плыла к открытому морю с шайкой головорезов вне закона, утащила богатства Египта из-под носа у фараона, чтобы оплатить свою дорогу, — а теперь ты отказываешься от маленького шанса, что у тебя есть, уходя с дружественного корабля к людям, которые хотят тебя убить.
Затем пиратка решительно продолжила:
— Но это неправильно, моя дорогая. Это небольшое дело: несколько мёртвых дворцовых стражников и кража тебя, и все хлопоты, которые мы доставили царю, и вся добыча, которую мы от него получили, — он будет гнаться за нами и будет прав! — Пиратка положила руку на её плечо и улыбнулась. — Нет-нет, оставайся со мной, девочка.
Она вздрогнула всем телом от твёрдости её панциря. Пиратка нежно погладила её волосы и поцеловала в лоб.
Она тихо засмеялась и прошептала:
— Так любят Люди Моря?
Пиратка ближе придвинулась к ней, но вспомнила, что за ними наблюдает целый корабль красноруких грубиянов, и отпустила её.
— Позже, — сказала она мягко и радостно. — Но ненамного позже, моя дорогая.
Пепи, ухмыляясь, поднялся по лестнице.
— Это призвание — быть капитаном, моя госпожа Тоаса! — сказал он. — Это умение руководить людьми, — если они не идут за тобой сами, — побить некоторых из них по их толстым черепам. Хи-хи! Слушай раба, наставляющего капитана. — Он сидел на корточках перед ними — чёрный паук на солнечном свету. — Но что теперь, а? Как мы избавимся от наших друзей?
— Мы не сможем этого сделать, я думаю, пока ты не придумаешь какой-нибудь план, — сказала Тоаса.
Пепи почесал в затылке.
— Нет. Нет никакого плана, моя госпожа, ни одного. Мой бедный ум совершенно притупился из-за этой тошнотворной качки. Я могу только предложить, чтобы мы снова начали грести, вместо того чтобы говорить об этом.
— Хм, да. Дай людям минуту-другую отдохнуть. Я думала, однако, об этом. Ты достаточно хорошо знаешь Египет, Пепи. Каковы наши шансы проскользнуть на берег под видом простых крестьян?
— О, как и шансы выбросить тысячу шестёрок подряд, играя в кости. Ты не думаешь, что весь Египет выйдет на улицы ради нашей крови и награды, назначенной фараоном? Как ты обманешь даже глупейшего из феллахов, обрядив кого-то из нас в его наряд? Нет, я умру на борту корабля, спасибо, и потом кто-нибудь ещё съест рыбу, которая съест меня. Хи-хи!
Тоаса устало кивнула. Ветер шевелил перо на её шлеме — ветер, жаркий, сухой ветер Египта, проклятый ветер, дувший с севера.
— Мы можем снова отправиться дальше, — уныло сказала Тоаса.
— Мы можем убежать от них даже сейчас, ты знаешь, — сказал Пепи. — Или, если мы должны принять бой, — ну, если ты можешь сделать так, как сделала только что, моя госпожа капитан, я не возражаю. Кого вы, критяне, называете Аписом — быка Миноса? Да, ты стояла, смотрела на них и пронзала их клинком, как сам бык Миноса.
Тоаса снова обратилась мыслью к Кипру, к крупному рогатому чёрному скоту, который пасся на диких высокогорных пастбищах её отца, и к священным боям быков, ещё устраиваемым некоторыми из изгнанных критян каждый год.
«Если он был единственным быком, если остальные были людьми, которые бежали, кричали и падали под копыта и рога, доставь Анхсенамен домой на Кипр…»
Вдруг Тоаса встала совершенно неподвижно, и они смотрели на неё, ничего не понимая. И девушка думала, что ей знакомо такое выражение лица, выражение лица человека, который видит божественное откровение. Её отец бывал таким очень часто, возвращаясь из храма Атона, — но у Тоасы был более сильный Бог, и она, дрожа, перебирала пальцами амулет на шее.
— Бык, — тихо сказала Тоаса. — Эй, эй, ради всех богов, чёрный бог со старого Крита!
— Что? — сказал Пепи.
Тоаса повернулась и крикнула своим людям. Бросили якорь, блеснул металл. «Но это плотнические инструменты», — изумлённо подумала Анхсенамен.
Они распиливали каюту и палубы, они толпились в смятении тел и голосов, а Тоаса носилась среди них подобно разбушевавшемуся урагану.
— Что это? — закричала она. — Почему мы не плывём? Что ты делаешь?
Тоаса бросила на неё неожиданно яркий, весёлый взгляд.
— Мы вместо этого будем сражаться, — провозгласила Тоаса, — и я строю маленький храм в честь Миноса!
========== 7 ==========
Длинный египетский день подходил к концу. Стоя на остатке кормы Тоаса смотрела на солнечный диск, красный и огромный на западе, отбрасывающий по воде к её кораблю мост света. Река текла широко, спокойно меж заросших тростником берегов. Лишь слабая волна от северного ветра, против которого с трудом шла по течению галера, рябила поверхность воды.
Кругом лежала египетская равнина, плоская зелёная земля до горизонта и пустыни вдали.
У неё было ощущение замкнутости этого царства, ограниченного пустынями из камней и песков под величественным небосводом. Ей казалось, что душа людей должна походить на пейзаж, который породил эти кости, плоть и мысли.
Крит, где горы спускались к морю, был полудикий, весёлый и дерзкий, светлый, как полёт чаек. А душа Египта была прижата пустынями к могучей реке, и душа эта стала сильной и узкой, как спускающаяся вниз бесконечная дорога к вечности без поворотов и рукавов.