По блюду шустро ползали отвратительные глянцевито блестящие сороконожки.
— Либо съедаете одну из этих красавиц на завтрак, — как ни в чем не бывало, закончила Хтония. — Делая выбор, помните, что если выбираете правду, но отвечаете неправду, пентаграмма вспыхнет красным, после чего вы все-таки скажете правду. Если же выберете действие, то все равно его совершите, даже если от этого откажетесь. Такова колдовская сила этой пентаграммы. Поехали!
Разумеется, никто из послушниц не выбирал действие. Все, как одна, верещали «Правда!», стараясь не смотреть на блюдо. Каждой новой послушнице митера формулировала вопрос по-разному, но смысл был один.
Знаешь ли ты, где скрывается Кириаки Ремедиос?
По сути, эта игра была ещё одним допросом, изощрённым допросом с налетом шантажа, но кого это волновало, кроме меня?
По мере приближения моей очереди, мне становилось хуже и хуже. Ладони вспотели, а сердце готово было вырваться из грудной клетки. Митера Хтония рассчитала все точно! Даже если допустить мысль, что я сейчас скажу: «Действие» и… съем эту мерзкую извивающуюся сороконожку, то ясно будет, что я что-то знаю о Кириаки и скрываю это. А если я выберу правду и попытаюсь солгать, то пентаграмма заставит меня сказать, куда сбежала Кириаки, и тем самым выдать ее.
Куда не кинь — всюду клин!
Моя богиня, почему ты позволяешь так измываться над твоими послушницами?
До меня оставалось лишь две девушки. Подходит мой черед…
И тогда все будет кончено.
— Правда или действие, Маргери? — звучит безжалостный голос Хтонии.
Что ответить? Что выбрать — сдать Кириаки или съесть мерзкое насекомое и все равно сдать Кириаки?
Кажется, я сейчас упаду в обморок!
Дольше с ответом тянуть нельзя…
И в этот самый момент дверь резко распахивается и в зале появляется Джерт. Он окидывает колючим взглядом нас, пентаграмму, блюдо с извивающимися сороконожками…
— Митера Хтония, что здесь происходит? — голос жреца обманчиво спокоен.
— Просто игра, — пожимает плечами та.
— Что за игра? — гневно спрашивает Джерт. — Почему вы используете пентаграмму без моего позволения?
— Но я… я хотела узнать… — глаза Хтонии бегают, как мыши. — Я думала…
— Немедленно прекратить все это!
Жрец разозлен и не скрывает этого. А я готова броситься ему на шею, целовать и обнимать его! Он спас меня в самый последний момент, позволил уйти от ответа.
— Через полчаса прибывает арриксакский жрец! Послушниц отвести на завтрак. С вами мы поговорим позже.
— Как скажете, жрец, — Хтония опускает глаза.
Да уж, кажется, что после блюда, которое нам сегодня с утра подсунула митера, вряд ли кто-то прельстится завтраком. Уж точно не я!
вечернюю церемонию в честь рождения Блестящепрядой собираюсь с особым тщанием. Я должна быть красивой, чтоб Джерт возжелал меня.
Красивой?
Давлю нервный смешок. Это слово не про меня, и никогда не будет про меня. Я должна выглядеть лучше, чем обычно. Это все, на что могу рассчитывать.
Я облачаюсь в тунику, которую не одела б в обычный день. По ярко-синей ткани рассыпаны крупные желтые цветы горечавки, окруженные ореолом слабо мерцающих блёсток. Косой отрез синей ткани без цветов скрывает мою грудь, оставляя оголенным одно плечо, полоску живота и спину с вытатуированным на ней цветком. Зато широкая юбка в форме полусолнца с длинным шлейфом украшена жёлтыми цветами в изобилии.
Прохладный шёлк приятно холодит мою разгорячённую кожу. Белье я под тунику не надела, и это заранее тревожит и возбуждает.
Рхея расстаралась, сделала мне красивую прическу, подкрутив тонкие жидкие прядки. Я сжимаю в пальцах ярко синий цветок горечавки, а затем подношу его к губам и закрываю глаза.
Пусть все будет хорошо. Пожалуйста!
Нежные лепестки с капельками вечерней росы ласкают мои губы легчайшим прикосновением.
Я медлю ещё немного, и втыкаю цветок в волосы над самым ухом. Внутри мелькает безумная надежда, что сегодня я красива и смогу составить конкуренцию остальным девушкам, которые в своих прекрасных нарядах, и с длинными роскошными волосами, заплетёнными в косы и убранными в изящные прически, похожи на неземных существ.
Но из безжалостного зеркала на меня смотрит дурнушка. Дурнушка, замотанная в яркую потрясающую ткань, которая лишь подчеркивает ее некрасивость.
Хорошо. Что бы там ни было, я — это я, и я имею право уважать себя и не чувствовать хуже других послушниц.
Но, едва зайдя в атриум, я чувствую.
Выделяюсь на фоне остальных, как куст лопуха, неизвестно по какой причине выросший на клумбе с прекрасными розами. Вон Агазанжелос в черном алтабасе с орнаментом из золотой нити и распущенными волосами, достающими ей до бедер. Вот Деспоина в розовом бареже, который окутывает ее, точно облако, похожая на какой-то изысканный десерт, который непременно хочется съесть. Серпентина в кроваво-красном дамасском шелке выглядит живым воплощением огня.
Интересно, почему мне досталась горечавка, а не лопух? Это было бы так символично!
Атриум выглядит как никогда празднично: убранный пышными гирляндами цветов и занавешенный газовыми тканями, а в воздухе парят десятки бумажных фонариков. Статуя обнаженной Хеб расписана светящимися замысловатыми узорами, которые кажутся вытатуированными на ее прекрасном теле. Прикладываясь к источнику ее лона, я с удивлением понимаю, что оттуда сегодня течёт не вода, а какой-то хмельной напиток с тонким вкусом и тысячью пузырьков. Я делаю всего глоток. Пузырьки, щекоча, разливаются по моему напряженному телу и взрываются в голове. Это забавные ощущения и я хихикаю.
У самых стен атриума, в полумраке, стоят столы с мезе — целым набором миниатюрных блюд, предназначенных для закуски, и, конечно, моими любимыми сладостями! Есть здесь холодный соус дзадзики с йогуртом, огурцом и чесноком, тарамсалата из икры, оливкового масла и лимона, хлеб с черносливом, орехами и курагой, лукумадес, пахлава, пирог василупиту… Да всего и не перечислишь, глаза разбегаются! Митера Хтония строго-настрого наказала: «Перед Верховным жрецом Арриксакса не набрасывайтесь, как с потравы, на еду! Держите себя естественно! Молчите и улыбайтесь!».
Как же! Первым делом я иду к столу и утаскиваю лукумадес — пончик с корицей, который просто тает во рту. Не блистать мне не выдающейся внешностью, ни танцевальными, ни певческими талантами, так хоть поем в удовольствие, а то после утреннего нервного потрясения у меня маковой росинки во рту не было. А аппетит-то разыгрался! Нацеливаюсь на второй, и тут замечаю Джерта, отчего сердце ухает вниз, и мигом забываю про второй пончик.
Сегодня Джерт в золотом и выглядит это настолько сногсшибательно, что я действительно оступаюсь на ровном месте (как у меня это частенько бывает, если вспомнить эпизод со срамным свитком) и едва миленько так не ныряю лицом в большую тарелку с тарамсалата.
Сохранить равновесие мне помогает некая сила извне, и, скосив глаза в стремлении разглядеть источник этой самой силы, вижу не кого иного, как лорда-мага Аеска Ланфорда.
Того самого гостя Джерта, которого я умудрилась заключить в объятия, и разговор жреца с которым успела подслушать.
Смущаюсь своей неловкости, в первую секунду порываюсь убежать, но затем любопытство перебарывает. В конце концов, это, по сути, второй мужчина после Джерта, которого я вижу вблизи и с которым имею возможность поговорить.
Интересно!
Я как будто вижу свое собственное отражение. Еще раз отмечаю, до чего ж некрасив маг-лорд, особенно по сравнению с Джертом. Правда, и уродом-то его не назовешь. Просто такая вот резкая, угловатая внешность. Жидкие волосы с непонятным рыжеватым отливом не выдерживают никакой конкуренции с великолепной платиновой шевелюрой Джерта, сегодня заплетённой в десятки косичек, перевитых золотыми нитями.
Да и вообще, Аеск Ланфорд разительно отличается в своём тёмно-сером плотном жаккардовом камзоле с черными узорами, от легких свободных воздушных туник послушниц и жреца. Но, пожалуй, в тунике я бы его представить не смогла. Аеску идет его строгий консервативный стиль. Возможно, в тунике он смотрелся бы даже смешно.