Подобные видения уже посещали ее: прошлым летом, как раз перед первой встречей с Медбом.
…Она стояла на вершине холма и смотрела вниз, на лагерь, когда-то оживленный и шумный, а теперь лежащий в руинах. Солнце стояло высоко; и было жарко; и трава на опустевших пастбищах была такой густой и сочной. Сквозь пепел, покрывающий развалины, уже пробивалась трава; ее стебли колыхались, как зеленое покрывало. Гигантское кладбище с одной стороны было ограничено лежащими копьями, между ними уже пробивались зеленые растения.
Габрия очнулась. Видение исчезло, но вызванный им образ города, погребенного под обломками, оставался предельно четким. Она ничего не знала о том, были ли захоронены убитые. Когда она пришла в Корин Трелд после того, как ее клан был истреблен, она была единственной, кто остался, и не могла ничего сделать. Она ушла, оставив убитых лежать там, где они упали. Она могла только уйти, чтобы спасти себя.
Габрия находилась под впечатлением вновь увиденного несколько дней, и постоянное желание увидеть дом стало невыносимо сильным. Чем больше она думала об этом, тем более важным ей казалось убедиться, что все из ее племени погребены. Она так и не смогла проститься ни с братьями, ни с отцом в тот ужасный день.
Сейчас, когда до конца ее ссылки осталось еще восемь дней, почему бы не сделать ей этого сейчас? Верхом на Нэре ей потребуется три или четыре дня, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние, она еще успеет вернуться до того, как ее начнут ждать. Никто и не узнает, что она уезжала из храма.
Когда Габрия поведала Нэре о своих намерениях, та согласилась с ней:
«Ты увидишь свой дом, это даст тебе силы».
— Мы отправляемся.
Они выехали следующим утром, в холодный и туманный час зари. Нэра галопом обогнула с востока подножие холма и затем поскакала к северу, чтобы избежать встречи с разведчиками Хулинина. Когда взошло солнце, они были уже далеко к северу от Хулинин Трелд и достигли Сладкой реки. Нэра перешла на легкий галоп и несколько часов неслась меж зеленых травянистых лугов. Габрия отдыхала, сидя на широкой спине Нэры. Так чудесно вновь очутиться на открытом пространстве равнины, вдали от лагеря, от храма, вдали от людей. Здесь, меж зеленых безлесных равнин, ее взгляд охватывал пространство от горизонта до горизонта; она чувствовала, как ветер играет ее волосами, она радовалась этому вечному голубому небу, раскинувшемуся над ее головой, как купол. Девушка вскинула вверх руки и засмеялась, счастливая своей свободой.
Нэра вторила ей ржанием. Черная лошадь скакала галопом, ее мускулы свободно и легко двигались, она неслась наравне с ветром, окрыленная простой радостью бега. Ее черная грива хлестала Габрию по лицу. Ее копыта едва касались земли.
Габрия снова улыбнулась. Ей передалось ощущение полета, ощущение силы лошади. Нэра двигалась со стремительностью и жаром, как луч света, что падал на ее черное правое плечо. Габрию переполняло чувство любви, удивления и благодарности. Пока у нее есть Нэра, она не одинока. Рядом с ней всегда будет ее друг, которому все равно, как относятся к ней окружающие. Она обвила руками шею Нэры и нежно потерлась щекой о ее мягкую гриву.
Лошадь замедлила шаг.
«У тебя все в порядке, Габрия?»
Девушка выпрямилась и погладила плечо лошади:
— Пока ты будешь со мной, Нэра, я буду жить.
«Я всегда буду с тобой», — ответила хуннули.
Они продолжали свой путь молча. Им не нужно было говорить.
Три дня они ехали на север через широкую долину Хорнгард. На востоке снежные вершины хребта Дархорн уходили в небо; их белые пики были увенчаны облаками, а серые склоны прятались под покрывалом из снега и ветра. На западе горная цепь Химачал окаймляла долину, как старая разрушенная крепостная стена. Зеленая от травы земля долины была плодородной, здесь паслись антилопы и лошади, мелкая дичь во множестве водилась на ней.
Здесь любили охотиться и Гелдрин, и Дангари, а так как у Габрии не было ни малейшего желания с ними встречаться, они с Нэрой держались ближе к востоку, у подножия гор Дархорн.
Путь этот был знаком Габрии. Странно было ехать по дороге, по которой они совершали этот же путь почти год назад. Горы и холмы почти не изменились: холодные, серо-коричневые, местами запорошенные снегом. Но сама Габрия стала другой. Она чувствовала себя старше и мудрее, она больше не была неопытной девочкой. Война и занятия магией изменили ее.
Опыт, приобретенный ею, не смог стереть страшных воспоминаний. Чем ближе были они к Корин Трелд, тем беспокойнее становилась Габрия. Тот ужасный день, когда она нашла семью убитой, а дом разрушенным, врезался в ее память раз и навсегда. Раньше она думала, что когда-нибудь потом сможет спокойно вспоминать все это, но пережитое горе и ужас переполняли ее мозг, как кипящий поток.