Наверное, надо довершить ритуал, так будет правильнее и логичнее, как в сказке. И ему будет что вспомнить, и о чем пожалеть… когда они навсегда расстанутся, уже совсем скоро.
Силмэриэль вдруг вспомнила стражника, почти двести лет назад… ей столько и есть примерно, лишь чуть-чуть больше, украдкой рассказывавшего маленькой дочке хозяина роханские сказки. В них принц непременно целовал уснувшую от черных чар принцессу, побеждал злого колдуна и они жили долго и счастливо. Только что делать, если она сама дочь злого колдуна, и принц… как-то не задался.
Глубоко вздохнув, Силмэриэль попыталась прикоснуться к сознанию Боромира, чтобы углубить его сон, совсем ненадолго, пока она не поцелует его… и вздрогнула от удивления, натолкнувшись на глухую стену. Может, это последствия… недавней смерти, и скоро все само образуется?
Жаль, что она не может больше читать его мысли, но неважно. Они все равно скоро попрощаются… до конца его земной жизни. Все неважно.
Ещё раз проведя ладонью вдоль щеки Боромира, Силмэриэль, стараясь не потерять контроль разума (для этого пришлось вспомнить все обиды и злые слова), почти легла на него сверху, и, прошептав на квенья «я так хотела тебя любить», коснулась приоткрывшихся от ее излишнего напора губ. Отец немного учил ее древнему эльфийскому наречию, а Боромир совершенно точно ничего не поймёт.
— Хотела?
Услышав гораздо более чисто, чем когда-либо получалось у неё, произнесенное слово — Боромир просто повторил за ней, или ей показалось — Силмэриэль перестала опираться на локоть и всем телом легла на него, сдавлено вскрикнув от невозможного ощущения близости. Наверное, стоило бы побережнее обращаться с беднягой, в грудь которого ещё недавно насквозь вошла стрела.
Чудесным образом полностью исцелившийся Боромир даже не поморщился, лишь слегка вздрогнул, и широко открыл глаза, заполненные знакомой и привычной, но совершенно невозможной у него чернотой.
— Нет! — Силмэриэль резко отстранилась и, неудачно подвернув ногу, с размаху села на землю. — Уйди, не трогай меня!
Спина быстро уперлась в стену, дальше отползать назад было некуда, и крайне глупо. Она вот-вот сойдет с ума от усталости и избытка противоречивых чувств, раз так испугалась. Возможно, эта тьма просто показалась ей — перед глазами, стоило чуть отвлечься, мелькали темные пятна. Некромантия и поединок с назгулами забрали слишком много энергии — подниматься на ноги не было ни сил, ни желания.
Чувствуя себя совершенно беспомощной и опустошённой, Силмэриэль плотнее прислонилась к стене, неотрывно глядя в ставшие нормальными, ну почти — с таким выражением он на нее еще не смотрел — глаза Боромира. Больше всего хотелось разреветься, уткнувшись во что-нибудь, а лучше в кого-нибудь живого и тёплого. Даже он сойдёт, пожалуй, хотя понимать, что гондорец не любит ее и не любил никогда, невыносимо горько.
Может быть, только сейчас возжелал, из-за проклятого эликсира, потому и ведет себя странно. Ну зачем она напоила его им, почему не выбросила? Глупая неудавшаяся месть, обидная и унизительная для неё самой гораздо больше, чем для него, чем бы все ни кончилось.
— Уходи! — как можно спокойнее постаралась произнести она, внимательно изучая предательски расплывающийся перед глазами полуразрушенный участок стены напротив. — В Минас Тирит… куда хочешь. Только не в Изенгард, не появляйся там больше. — Силмэриэль осеклась от явного недоумения во взгляде Боромира. — Ты же сам сказал, что я проклятая ведьма… и что ты меня ненавидишь… подумал.
— Я не… — Боромир замолчал на полуслове, протягивая ей руку. «Я этого не говорил» было написано у него на лице настолько убедительно, что Силмэриэль даже на миг задумалась, не оболгала ли она его на самом деле. Его зрачки вновь неестественно расширились, заполнив большую часть радужки. Он перепутал ее с глупой смертной служанкой… или издевается?
— Ты так сказал вчера, не притворяйся. — Послушно вложив руку в тёплую ладонь, Силмэриэль на миг зажмурилась от удовольствия. Она не хочет его прощать… так быстро и просто. И вообще не хочет. — И сделал вот это… своим мечом.
Воспоминание о почти переставшей болеть царапине должно было придать сил и злости, но ее накрыл острый приступ жалости к себе. Все заготовленные обидные слова вылетели из головы, даже вырвать наконец руку и гордо отвернуться не получилось.
— И ты не убила его? Что прекрасная айну нашла в этом смертном?
Ожидавшая в ответ чего угодно — от многословных извинений, до новой вспышки неприязни, но не таких более чем странных слов, Силмэриэль потрясенно уставилась на него. Готовые неудержимым потоком хлынуть слезы высохли.
Может, он не издевается, а сошёл с ума? Это ей такое счастье не грозит, увы, что бы ни случилось, а у смертных запросто. Может быть, нельзя воскреснуть, не повредившись в уме? Недаром это считается невозможным и до сих пор удавалось лишь Некроманту. И то всего лишь по слухам.
И что ей теперь с ним делать? «Прекрасная айну»… Силмэриэль невольно прикрыла нос рукой — безупречно точеным, как у эльфийки, он не стал. Точно издевается, лучше бы проклятой ведьмой опять обозвал.
***
Вот же… дурная девка, Балрог ее задери.
Насчет того, чья Силмэриэль на самом деле дочь, шутить почему-то больше не хотелось. Привык он уже, что его, а чья же еще, если он ее по глупому любопытству и сентиментальности забрал из обреченного Белерианда, и двести лет возился с неблагодарной, учил и воспитывал. Отец не тот, кто… Это, разумеется,не значит, что она не будет как следует наказана. Просто как-то без нее и зло сорвать не на ком, и поговорить не с кем, не с орками же.
Саруман раздраженно нахмурился, потирая лоб рукой. Остановленные его приказом орки бессмысленно топтались на месте, начиная вполголоса роптать и огрызаться друг на друга. Послать их искать кольцо (Хранители не должны были уйти далеко), доставить в Изенгард ее, или пусть скорее возвращаются? Защитники Изенгарду точно не помешают. А Силмэриэль сама придет рано или поздно, некуда ей больше деваться. Она просто многого не знает, дурочка.
Привести ее домой насильно полуорки, пожалуй, не смогут, без его помощи… крайне досадный факт, как и то, что девчонка сорвала его планы и заставила сидеть на вершине Ортханка — розог бы ей всыпать, как крестьянским детям. Но смутную гордость за воспитанницу нельзя не ощутить — где-то в глубине души. Хвалить ее он, конечно, не станет.
— Луртц…
Не торопись, Курумо! Мы давно не обсуждали… то, что на самом деле важно.
— А! — Саруман растерянно огляделся, чуть было не выпустив из рук посох, и впервые ощутил себя на месте Силмэриэль. Он сам всегда так делал — вторгался в ее сознание, когда считал нужным, не предупреждая и не спрашивая разрешения. Как он мог настолько ослабеть и утратить бдительность… все она, проклятая девчонка.
Рядом, разумеется, никого не было — проникнуть в его любимую лабораторию на верхнем этаже Ортханка им не под силу — давно уже не обращавшийся к нему женский голос раздался лишь в голове. Тихое и полутемное убежище подвело впервые, здесь никогда не было слышно ни орочьего гогота, ни топота и смеха не желавшей тихо играть в куклы, сколько ее ни наказывай, проказливой девчонки.
— Нам нечего обсуждать, Галадриэль.
И нет больше никаких «нас».
Наглухо закрытое витражное окно, надежно защищающее от грохота и гари, захотелось распахнуть, а еще лучше — выйти на любимую Силмэриэль смотровую площадку и поглубже вдохнуть. Неприятное тоскливое предчувствие чего-то необратимого и на самом деле не зависящего ни от него, ни от Галадриэль и Гэндальфа (они ошибаются, считая иначе) сжало грудь.
— Ошибаешься, Саруман, — спокойно продолжила Владычица, не обращая внимания на откровенное недоброжелательство. — То, что ты предал Белый Совет и создал армию полуорков, мы обсуждать не будем. Лишь единственное, что важно.
***