- После чего?
- Он тогда только что потерял свою молодую жену. Это было ужасное время.
- Я понимаю.
Мы перешли к другому портрету.
- Это наш отец, мой и Робера.
Пока мы бродили по галерее, мысли мои все время возвращались к Жерару.
- Она ведет на Северную башню, - объяснила Анжель, когда мы подошли к винтовой лестнице. - Здесь обычно располагается Жерар, когда приезжает в Мезон Гриз. Ему нравится это освещение - северный свет. Оно идеально подходит для его работы.
- Можно пройти туда?
- Ну, конечно.
Мы подошли к двери на самом верху лестницы. Она открыла ее, и мы оказались в просторной комнате с несколькими окнами. В глубине стоял мольберт, к стене были прислонены картины.
- Большей частью он работает в Париже, - объясняла Анжель. - Так что здесь он редкий гость. Но когда приезжает - в его распоряжении эта башня. Здесь есть и спальня, и другие комнаты. Поэтому мы называем Северную башню его студией.
- Вы, наверное, скучаете по нему, раз он так долго живет в Париже?
Она пожала плечами.
- Ему так лучше. Там у него друзья, коллеги. А здесь - эти воспоминания.
- Его жена была, наверное, очень молода, когда погибла.
Анжель кивнула.
- Они оба, когда поженились, были молодыми. Сейчас Жерару тридцать два. Она умерла три года назад. Мари-Кристин тогда исполнилось девять лет. Значит, когда она родилась, Жерару было двадцать. Он тогда был слишком молод. И Анри, мой муж, и я - мы были против этого брака, но... - она опять передернула плечами. - Сейчас у него есть любимая работа, своя жизнь там, в Париже. Так лучше. Ехать обратно сюда - о, нет! Здесь ведь все и случилось...
Я кивнула. Я хорошо знала, что такое воспоминания.
Потом я заметила еще один портрет. Интересно, кто бы это мог быть, подумала я, прежде чем задать вопрос. Она была очень красива необузданной цыганской красотой, с каштановыми волосами и яркими светло-карими глазами. Своенравный капризный рот и дерзкие глаза делали ее еще более привлекательной.
- Это Марианна, - сказала Анжель.
- Марианна?
- Да, жена Жерара, мать Мари-Кристин.
- Она очень красива.
- Да, - спокойно согласилась Анжель.
Мне хотелось узнать, как она умерла. Но я чувствовала, что за этим, возможно, скрывается какая-то тайна, и мне неудобно было спрашивать вот так, напрямик. Мне казалось, Анжель жалеет, что привела меня сюда, в Северную башню.
Экскурсия по дому продолжалась. В Западной башне находилась классная комната.
- Лучше мы не будем прерывать занятия Мари-Кристин, - сказала Анжель, хотя, вне всякого сомнения, сама девочка не имела бы ничего против.
За время нашей прогулки по дому она еще раз упомянула Жерара.
- Полагаю, когда-нибудь он, возможно, приедет и останется здесь жить. Придет время, и он унаследует этот замок. Может быть, женится снова. Я всегда на это надеюсь.
Я выразила ей свое восхищение домом.
- Хотя, - добавила я, - пока что сомневаюсь, что смогу сама найти в нем дорогу.
- Это придет со временем, - улыбнувшись, сказала она.
Эта первая прогулка на лошадях с Мари-Кристин положила начало нашей дружбе. Думаю, я в той же степени интересовала ее, в какой она - меня. Мы обе были вынуждены столкнуться с языковыми трудностями, и ее решимость преодолеть их была ничуть не меньше моей.
Мне удалось узнать у нее кое-что новое. Она рассказала, что ездит верхом с двухлетнего возраста, когда ей подарили ее первого пони.
Я объяснила, что всю жизнь провела в Лондоне и не пробовала заниматься верховой ездой, пока мне не пришлось пожить за городом, а это случилось совсем недавно.
- Вас кто-нибудь учил?
Опять меня охватила волна безысходности. Мне так ясно представился Родерик, держащий за повод коня, подбадривающий меня.
Мари-Кристин сразу заметила перемену в моем настроении.
- Кто вас учил? - повторила она свой вопрос.
- Один друг... в том доме, где я жила.
- Вам понравилось?
- О, да, очень.
- Дома вы часто ездите верхом со своим другом?
- Нет, теперь нет.
Она задумалась, подыскивая слова.
- Лондон, он какой?
- Это очень большой город.
- Как Париж?
- Все большие города чем-то похожи друг на друга.
- Мне нравятся маленькие. Вильемер недалеко отсюда. Не больше мили. Там есть кафе, где подают замечательные пирожные. Вы сидите под деревьями, пьете кофе и едите. Можете, если хотите, смотреть на прохожих.
- Хорошо было бы там побывать.
- Жалко, что пока нам трудно разговаривать. Когда приходится все время искать слова, трудно сказать все, что считаешь важным. Придумала! Я буду учить вас французскому, а вы меня - английскому. А то так - слишком медленно.
- Неплохая мысль.
- Тогда давайте, начнем.
- Мы можем учиться, разговаривая. И еще можно вместе читать. Это очень полезно.
Ее глаза загорелись.
- Давайте! Давайте начнем прямо сегодня.
- Хорошо, как только будет возможность.
- Терпеть не могу ждать. Начнем сейчас.
Итак, мы провели весь остаток дня, устраивая друг другу небольшие проверки и исправляя при необходимости ошибки. Это одновременно и развлекало, и побуждало к дальнейшему разговору.
Проведенные за этим занятием часы были самыми приятными с тех пор, как Чарли произнес слова, разбившие вдребезги мое счастье.
Я общалась с Мари-Кристин каждый день. Она обладала способностью на удивление быстро схватывать то, что ее интересовало, и уже недели через две могла довольно бойко объясняться по-английски. Думаю, мое обучение французскому продвигалось немного медленнее, но мы общались все больше и больше.
Я познакомилась с мадемуазель Дюпон. Это была дама среднего возраста, полностью отдававшая себя работе. Она с уважением относилась ко мне и была довольна, что я помогаю Мари-Кристин в английском. Так что с этой стороны проблем не возникало. Более того, и Робер, и Анжель были просто в восторге от нашей дружбы, и, я думаю, Робер в душе поздравлял себя с правильным решением привезти меня во Францию.
Действительно, моя печаль немного развеялась. Я все еще каждый день думала о Родерике и в душе была уверена, что никогда его не забуду, никогда не перестану тосковать об утраченном. По крайней мере, я находила здесь некоторое утешение и была благодарна Роберу за то, что он привез меня сюда, Анжель - за ее чуткость и понимание, а больше всего Мари-Кристин - за то, что вернула мне интерес к жизни.
Я удивлялась, как быстро летит время. Мари-Кристин решила, что будет, как она выразилась, моей patronne. Она показала мне городок Вильемер. Мы сидели за столиком под открытым небом, наслаждаясь отличным тортом с кофе. Она представила меня хозяйке кафе, мадам Лебруа - довольно суровой, внушительных габаритов даме, сидевшей за кассой и с алчным интересом пересчитывающей франки, а также ее маленькому кроткому мужу, занимавшемуся выпечкой, и Лили - официантке, чей возлюбленный был сейчас в море. Когда в базарные дни, которые в Вильемере бывали по четвергам, мы бродили вдоль прилавков, я обнаружила, что опять могу смеяться. Мне нравилось торговаться, и я чувствовала себя победителем, когда мне удавалось что-нибудь выторговать. Мари-Кристин была знакома со множеством людей. "Bonjour, mademoiselle", - приветствовали они нас. Мари-Кристин сказала мне, что всех их очень заинтересовала La mademoiselle anglaise.
Я сама удивлялась, насколько меня интересовала окружающая меня жизнь, однако, когда я видела счастливо смеющиеся супружеские пары, моя черная меланхолия возвращалась - я никогда не узнаю этой радости полноценности взаимопонимания. Но все же бывали моменты, когда и я испытывала радость, хотя и мимолетную.
Большей частью этим я была обязана Мари-Кристин. Наши разговоры, совместное чтение, прогулки, ее явный ко мне интерес были для меня величайшей поддержкой.
Она без умолку говорила со мной, задавала бесконечные вопросы. Она хотела больше узнать о моей жизни и очень заинтересовалась театральным миром.