— А как поживает мастер Исмаил?
На этот раз она улыбнулась шире:
— Надеешься испугать?
Ее насмешливость озадачила его. Он двинулся на нее. Но этим ее было не испугать; она спокойно взглянула ему в лицо. Он смотрел с угрозой:
— Что бы сделали добрые епископы, если бы я рассказал им, где нашел тебя в Кельне?
— А что, архиепископ Варен разве не рассказал им? — Она язвительно поцокала языком. — Плохо. Он не исполнил свой христианский долг.
— Архиепископ Варен, — сказал Генрих, и голос его был напряженным, — одним из первых сменил свои привязанности.
— Я так и думала, — она откинулась на высокую спинку стула. — Ты ведь не ожидал, что так получится, правда?
— Королевство стоило… стоит того.
— Стоило, — подчеркнула она. — Ты сам знаешь, что не мог победить. Для этого мало захватить корону. Если бы ты был терпелив, ты бы не захватывал регентства, и, пока оно продолжалось, ты бы всячески мешал императору доказать, что он способен править сам. Тогда с его совершеннолетием ты бы легко и просто мог стать королем вместо него. И кто знает? Мир полон опасностей, а дети так хрупки. Болезнь могла бы унести его задолго до того, как тебе понадобилось бы смещать его. Тогда бы ты получил то, что хотел, и смог бы удержать.
Она наблюдала, как в нем поднимается злоба. Он мог бы ударить ее. Стражники были слишком далеко, чтобы успеть его остановить, а Хильде с ним не справиться.
Он сжал кулаки.
— Твой язык жалит, как змея, — сказал он.
— Он говорит правду, — ответила она. — Тебе следовало бы научиться терпению.
— Как ты у своего сарацина?
— Мавра, — поправила она мягко. — Я знаю мои грехи и сколько их. Я никогда не стремилась к трону.
Он смотрел на нее с явным непониманием. Она заметила, что он даже позабыл про свой гнев.
— Ты же дочь императора.
— Что такое дочь, даже королевская?
— Бесценное сокровище. Право на империю.
— Вот поэтому-то, — сказала она, — нас всех и держат в монастыре.
— Но не тебя.
Она покачала головой.
— Не меня. Я доказала свою безвредность тем, каких мужчин я выбирала, какую жизнь вела.
Он хрипло засмеялся.
— О Господи! Я почти верю тебе.
— Ты знаешь, что я говорю правду. Я не хочу иметь больше, чем имею. Я никогда не тяну руки к тому, что мне не принадлежит.
— Понятно. Ты решила стать моим исповедником.
— Поверишь ли ты мне свои грехи, сеньор Баварии?
Он соображал быстро. Она почти забыла об этом. Быстрота была для нее связана с людьми некрупными и смуглыми. Большой светловолосый варвар был слишком медлителен и прост, чтобы быстро ловить всякие тонкости.
— Я не сеньор Баварии, — заметил он.
— Ты мог бы им быть, — сказала она, — мой господин герцог.
— Стоит ли быть просто герцогом, если я был королем?
— Это лучше, чем умереть.
— Они не убьют меня, — сказал он убежденно. Но замолк, потому что сомнение — злейший из демонов.
— Скорее всего, нет, — согласилась она. — Они заставят тебя поклясться в верности и прикажут жить в одном из твоих замков.
Кровь отхлынула от его лица.
— Я не хочу, — сказал он, — я не хочу снова оказаться в тюрьме.
— Тогда им придется убить тебя. Они же не могут выпустить тебя на свободу. Если только, — добавила она, — не появится веских оснований доверять тебе. Если бы ты мог получить обратно Баварию с единственным условием верно служить императору и его регентам, ты бы согласился?
— Почему ты думаешь, что мне предложат так много?
— Потому, что я им это сказала.
— Ты? Не императрицы?
— Императрицы доверили мне поступать, как я сочту нужным.
Он смотрел на нее так, будто никогда прежде не видал. Возможно, так оно и было. Он никогда не видел в ней просто Аспасию. Родившаяся в Пурпурной комнате; развратница в постели с неверным; посланница чужеземной королевы. Может быть, впервые он увидел ее саму.
— Ты, — сказал он медленно, — чудо природы.
Она от души рассмеялась.
— Очень любезно сказано! Я грешница, вот я кто! И при этом я такая же женщина, как любая другая.
— Нет, — возразил он, — ты не такая. Другие, даже королевы — они поступают так, как от них ожидают. Ты поступаешь так, как тебе нравится.
— Мы все так делаем. Разница только в том, что мне редко нравится то, чего ожидают другие. — Она поднялась, обошла его и подошла к окну. Оно выходило на юг, и ее взгляд скользил над соломенными крышами города, над ярким пятном лагеря, над зеленым мраком леса. Она заговорила, не оборачиваясь, достаточно громко, чтобы он все расслышал: — Бавария твоя по праву. Если ты примешь ее, если ты будешь служить императору с должной преданностью, все твои грехи будут прощены. Все, мой господин. Никаких кровавых распрей с теми, чьих родственников унесла твоя война; никаких претензий от регентов, чьи полномочия ты присвоил, ни от императоров, чью корону ты захватил.