4
Должным образом воспитанная благородная женщина должна всегда быть скромной и осмотрительной. Феофано знала это очень хорошо. Аспасия научила ее. Но Феофано была к тому же царевной и училась царственному поведению в суровой школе своей матери.
Она должна была бы выжидать, посещать царицу, намекнуть там и здесь, постепенно дать понять, что она хотела бы того, о чем все вокруг шепчутся. Другие начали действовать именно так. Некоторые евнухи и особенно азартные вельможи заключали пари на ту или другую из сестер царицы. Ставили даже, правда немного, и на Аспасию.
Феофано не стала ждать, интриговать или делать намеки. На следующий же вечер после прибытия послов, когда император удалился в свои покои, она явилась к его дверям.
Аспасия была с ней. Феофано отнеслась к этому как к должному и испытала некоторое облегчение. Она была дерзкой, как хороший стратег, но не безрассудной; а управляющий императора был старым приятелем Аспасии.
Несмотря на это, он мог бы отправить их с глаз долой, но прежде он был солдатом и умел ценить решительность удара. Он не улыбнулся, это было невежливо, но Аспасия уловила блеск в его глазах. Он слегка поклонился и выразил готовность передать их просьбу самодержцу.
Женщины сидели в полутемной прихожей, где сквозило, и ждали. Феофано была спокойна и могла бы показаться безмятежной, если бы не ее пальцы, которые беспрерывно складывали и разглаживали сборки на юбке.
Аспасия даже не пыталась изобразить спокойствие. Она посидела немного, но стул был жесткий, и тело требовало движения.
Голос Феофано громко прозвучал в тишине.
— Ты, наверное, думаешь, что это безумие? И глупо с моей стороны желать этого?
— Да, — отвечала Аспасия.
Феофано слишком хорошо ее знала, чтобы удивиться. Улыбка, промелькнув, исчезла.
— Тогда почему ты помогаешь мне?
Аспасия остановилась, резко повернулась к Феофано.
— Потому, что я такая же безумная и глупая. Потому, что дворец — это клетка, а на Западе есть дверь, и ключ может оказаться в твоих руках. Не в моих, это невозможно, если только его священное величество не еще больший идиот, чем я его всегда считала, но ты — ты можешь улететь на свободу.
— Я могла бы подождать, — сказала Феофано, — как ждала царица. Что бы ни говорили эти варвары, но единственная и настоящая Римская империя — здесь, и если я покину ее, может быть, уже никогда не вернусь.
— Ты могла бы подождать, — согласилась Аспасия, — но хочешь ли ты?
— Нет. — Феофано взглянула на свои руки, которые, наконец, успокоились. Она подняла глаза, и ее взгляд застыл на лице Аспасии. — Ты ведь ненавидишь его?
У Аспасии перехватило горло.
— Какая разница? — выговорила она с трудом.
— В нем нечего ненавидеть, — сказала Феофано. — В нем вообще нет ничего, и в моей душе к нему тоже ничего нет. Он просто хотел получить корону. Он избавился от того, что стояло на его пути. — Она тихонько вздохнула. — Я собираюсь встать у него на пути.
Аспасия промолчала. Она ненавидела его, и неважно, что Феофано видела, как он ничтожен, если отобрать у него корону и высокие сандалии. Это была не та ненависть, которая подливает яд в кубок или подсылает убийц, как он подослал их к Деметрию. Это была просто ненависть. Ненависть заставляла ее омрачать его спокойствие постоянно, даже если бы он забыл, кто она. Она собиралась пережить его; она хотела, чтобы он знал об этом.
Выражение ее лица испугало Феофано. Она придала своему лицу спокойствие, хотя улыбнуться не смогла.
С таким лицом она повернулась к управляющему, который вошел с довольным видом.
— Их священные величества примут вас сейчас, — сказал он.
Самодержец и императрица ждали их в одной из внутренних комнат. Они нередко сидели так по вечерам вместе, в комнатах самодержца или царицы, без прислуги, беседуя о чем-либо, а нередко молча. Феодора, проведя годы в монастыре, различала все оттенки молчания. Самодержец, казалось, находил в этом отдохновение. «А может быть, — думала Аспасия, — он был человеком привычки и, сделав что-то однажды, продолжал поступать так же и в дальнейшем».
По-видимому, его не смутило, что его вечернее уединение нарушили. Он приветствовал их любезно, со своим обычным обаянием: приказал усадить поудобнее, принести вина, подслащенного медом. Царица улыбалась, глядя на них, такая безмятежная, какой старалась быть Феофано.
— Сестра, — обратилась она к Аспасии, — как я рада тебя видеть. И племянницу. Все ли у вас благополучно?
— Все хорошо, ваше величество, — пробормотала Феофано.
Феодора улыбнулась. Самодержец кивнул. Аспасия сжала зубы и решила помалкивать. Это сражение Феофано. И пусть она его выиграет.