– Ну что? – проговорил Перолио, гремя деньгами. – Богат ли ты?
– Сейчас, сеньор, я вам принесу мою казну.
И он хотел ускользнуть из палатки, но капитан схватил его за руку.
– Ты вздумал обмануть меня, любезный? – вскричал он. – Я знаю, где ты прячешь деньги. Вальсон! Раздень его и осмотри.
– Oh, Yes! – проворчал англичанин, протягивая руки к монаху.
– Не беспокойтесь, – сказал Фрокар, расстегивая камзол. – Я не нуждаюсь в лакеях.
И он снял кушак, надетый под рубашкой, и, вздыхая, выложил из него пятьдесят золотых флоринов.
– Когда ты успел наворовать у меня столько денег? – вскричал Перолио, смеясь.
– О, синьор! Эта моя трудовая копейка, – отвечал Фрокар.
– Да, ты много трудился, чтобы добыть эту сумму. Нечего делать – я должен сдержать свое обещание.
И он вынул из своего кошелька пятьдесят флоринов и положил их на стол.
При виде такого богатства, глаза монаха засверкали и он вскрикнул от радости, когда Перолио сказал ему, указывая на груду золота:
– Это все твое.
Фрокар протянул дрожащую руку к деньгам, но капитан, ударив его рукояткой кинжала, продолжал:
– Не торопись, любезный! Эта сумма твоя, но ты получишь ее не прежде, как приведешь ко мне дочь оружейника. А до тех пор Вальсон спрячет эти деньги и не даст тебе ни флорина.
– Будьте покойны, капитан!
– И если ты не исполнишь твоего обещания, – сказал Перолио, – если через месяц не придешь сюда, сто флоринов будут принадлежать тому, кто поймает тебя и повесит на первом дереве.
Англичанин забрал все сокровище и Фрокар, превратясь в статую, смотрел на него с недоумением.
– Через месяц – деньги или веревка! – сказал Перолио.
– Последнее лучше, – прибавил Вальсон.
– Чтобы черт побрал этого англичанина, – ворчал Фрокар, одевая свой камзол. – Я отплачу тебе когда-нибудь, пьяная рожа. Через месяц белокурая красавица выручит мои денежки. До свидания!
И он выбежал из палатки.
XXI. Монастырь св. Бригитты
Монастырь св. Бригитты славился милосердием монахинь и удивительным их искусством приготовлять разные лекарства и снадобья, которые продавались богачам. Деньги, выручаемые за это, шли на помощь бедным, и эта благодетельная промышленность существовала еще недавно во многих монастырях Бельгии.
Настоятельница была достойной сестрой патера ван Эмса. Она была добра, проста, жила для того, чтобы делать добро, молиться, стряпать и вязать чулки для бедных.
Другие монахини походили на настоятельницу, и Мария была бы почти счастлива в этом мирном убежище, если бы не была разлучена с матерью. Она разделяла занятия монахинь и с нетерпением ждала дня, когда ее навестят родные; но прошла уже неделя, а из Амерсфорта не было никакого известия.
Наконец пришел патер ван Эмс. Он сказал Марии, что Марта здорова, хотя грустна и молчалива, но Вальтер слег, потому что от волнения и печали раны его раскрылись и он принужден был снова начать лечение. Однако ему уже лучше и на днях он хотел приехать с Мартой в монастырь, повидаться с дочерью.
Эти слова успокоили Марию, потому что она верила во всем доброму священнику, не способному сказать ложь, даже когда правда могла сильно огорчить. Монахини принялись угощать патера, и когда он собрался опять в Амерсфорт, привратница пришла сказать настоятельнице, что ее спрашивают два крестьянина от имени патера ван Эмса.
– Вот это хорошо! – вскричал старик. – Я сам здесь и еще явились от меня посланные.
– Верно, какие-нибудь несчастные, – сказала Мария, – которые знают, что вы брат нашей настоятельницы.
– Пойду посмотрю, кто там, – проговорила настоятельница и вышла. Через несколько минут она вернулась, ведя за собой двух крестьян. Как описать удивление Марии и патера, когда они узнали ван Шафлера и Франка.
– Вот это настоящий сюрприз! – вскричал ван Эмс, протягивая руки пришедшим. – Теперь я не отрекаюсь, что эти крестьяне имели полное право употребить мое имя, чтобы войти сюда. Поступайте и впредь так же, дети мои!
– Я получил ваше письмо, – сказал граф, – и поспешил принести вам ответ.
Мария обрадовалась, увидев своего жениха и названного брата и, краснея, подошла к первому, который поцеловал ее, потом подбежала к Франку и, взяв его за руку, склонила перед ним свою чудную головку. Молодой человек слегка дотронулся губами до ее лба и оба задрожали от этого прикосновения.
Шафлер сказал своей невесте о намерении Вальтера поспешить с браком, что было и его пламенным желанием; но прежде всего он хотел увидеться с Марией, чтобы спросить ее: согласна ли она на решение отца и охотно идет замуж? Для этого он пробрался переодетый в неприятельский город, не сказав ничего епископу.
Молодая девушка была смущена и не знала, что ответить. Наконец она проговорила дрожащим голосом:
– Вы знаете, мессир, что воля родителей для меня священна и что я повинуюсь им во всем.
– Знаю, Мария, – отвечал Шафлер с чувством, – но в том случае недостаточно только вашего повиновения.
– Разве вы не жених мой, мессир? Я без принуждения согласилась принадлежать вам, и вы можете требовать…
– Я не требую ничего, Мария, кроме откровенности. Я вас люблю так сильно, как не любил никого. Вы моя первая и последняя любовь. Отказаться от вас, значит отказаться от счастья на земле; но если вы думаете, что я не могу сделать вас счастливой, если в сердце вашем скрыта какая-нибудь тайная надежда, скажите одно слово, Мария – и я готов пожертвовать собой, готов умереть, лишь бы вы были довольны.
Эти благородные слова тронули сердце молодой девушки и она проговорила твердо, протягивая руку жениху:
– Жена ван Шафлера не может быть несчастна.
– Благодарю, Мария! – сказал граф. – Франк не ошибся, предсказывая ваш ответ. Он хорошо знает подругу своего детства. Поди же сюда, Франк, и раздели нашу радость. Мария знает, что я люблю тебя, как брата.
И он обнял Франка, который старался скрыть свои слезы, а Мария боялась поднять на него глаза.
– Теперь нам пора расстаться, друзья мои, – сказал ван Шафлер. – Нам надобно до ночи быть у наших форпостов. Завтра, милая Мария, я сообщу епископу Давиду о нашем браке и надеюсь, что он благословит нас в капелле замка. Я дам знать об этом мастеру Вальтеру.
– Не беспокойтесь о Вальтере, – заметил ван Эмс, – я отправляюсь теперь в Амерсфорт и скажу ему о вашем посещении. Через несколько дней Вальтер и Марта привезут свою дочь в Дурстед, потому что вам опасно являться здесь.
– Нет, отец мой, я не хочу, чтобы Мария выехала отсюда только под защитой отца. Бездельник Перолио может воспользоваться этим случаем.
При этом имени Мария побледнела и задрожала, но Шафлер, взяв ее за руку, продолжал:
– Простите меня, что я напоминаю вам гнусное преступление, которое еще не отмщено. Но ваш жених не забудет этого оскорбления и накажет разбойника.
– О! Не говорите этого, мессир! Ваша жизнь и так в опасности, и я не хочу, чтобы вы жертвовали ею для меня. Бог спас меня, я благодарила его и, как христианка, простила преступника… Простите и вы его.
И она была так прекрасна, упрашивая за врага, что казалась ангелом, умоляющим за грешников, но Шафлер отвечал ей с твердостью:
– Вы должны так говорить, особенно здесь: но я воин, дворянин, и не могу оставлять обиды ненаказанными. Обещаю вам одно: что я не буду легкомысленно бросаться на опасность. Что касается вашего отъезда, я попрошу у бурграфа позволения провожать вас с моим отрядом до Дурстеда. Если же он откажет мне, мы с Франком найдем другое средство охранить вас во время пути. Стало быть, когда все будет устроено, я дам вам знать. А теперь прощайте.
И поцеловав невесту, граф пожал руку ван Эмсу и вышел с настоятельницей, которая проводила его до ворот монастыря.
Мария оглянулась, чтобы проститься с Франком, но его уже не было в комнате.
– Он не захотел проститься со мной! – проговорила молодая девушка, вздыхая.