Она не шевелится.
— Разберусь, — выдавливает та из себя дежурную улыбку, а потом деловито поправляет Аленке платье, которое тут же задирается, потому что малышка не сидит на месте, собирая игрушки в кучу и тотчас же их разбрасывая во все стороны.
Руслан пожимает плечами и молча выходит из номера, оставив нас наедине, а у меня от ужаса кровь стынет в жилах. Я и Виолетта Дмитриевна наедине. С ее недобрым лицом ждать ничего хорошего мне не стоит. Чертов Руслан, зачем ты оставил нас с ней вдвоем?
Я сажусь рядом с дочкой, которая мне приветливо улыбается, и протягиваю руки, чтобы взять ее, но Аленке, кажется, не до меня.
— Значит, Алиса, — от ледяного тона Виолетты можно, наверное, получить термический ожог.
— Алиса.
— Виолетта Дмитриевна, — представляется она.
— Мы знакомы.
— Правда?
— Да, я работала у вашего сына ассистенткой.
— Не припоминаю. Видимо, ничего выдающегося. Итак, Алиса. Чего же вы хотите?
— То есть?
— Какие планы на жизнь... Руслана?
— Что, простите?
— Ну-ну, не играйте со мной, милочка. Только идиотка не увидит, что у сидящего рядом ребенка наши глаза.
Я присматриваюсь и с удивлением отмечаю, что это чистая правда. У Виолетты Дмитриевны тот же цвет. Подчеркнутый тенями, он кажется даже чуточку ярче, чем у Аленки. Богатый, ведьминский зеленый цвет, да еще в обрамлении точно таких же от природы пушистых ресниц. Сердце пропускает удар.
— Не понимаю, о чем вы...
— Хватит! — резко обрывает меня она, а я вздрагиваю и жмурюсь, как девчонка. — Не держите меня за дуру. Сейчас август, вы уволились в декабре. Ребенку одиннадцать месяцев.
— Какие странные выводы. Да мало ли зеленых глаз! Если я не ошибаюсь, на земле не так много разных...
— Хотите сказать, что между вами и Русланом никогда ничего не было, mon chéri? Ха-ха! Очень смешно, да по вам все прекрасно видно. Ваш каблук уже на его шее. И я ни за что не спутаю... глаза, гордая осанка, — Аленка будто тут же расправляет плечи, маленькая артистка. — Наши ямочки на щеках. Да она копия Руслана в детстве.
— Дети все похожи.
— Будете и дальше ломать комедию? Как интересно. Ни стыда, ни совести. Бросьте. И объяснитесь. Чего хотите, mon chéri? Денег? Замуж?
— Ничего. Мне ничего не нужно. Мы с Русланом встретились случайно. Алена — только моя дочь! И я ее никому не отдам! И… — сдаюсь и заканчиваю гораздо тише из-за страха. — Руслану про нее знать совсем не нужно.
— Да что ты говоришь. Как мило, — ехидничает женщина. — Вот только я тебе верю. Видала я таких…
— Каких? — не молчу я. — Не верите, а придется.
— Так значит, она наша?
— Моя.
— Хорошо, начнем сначала. Чего ты хочешь?
— Ничего.
— Руслану расскажешь?
— Нет.
— А если я расскажу?
— Не смейте!
— Боишься, что он ее у тебя заберет?
— Ничего я не боюсь.
— Конечно, чего тебе бояться, если она не наша.
— Она не ваша, все верно.
— А чья же?
— Моя.
— Только твоя?
— Только моя.
— И тебе от нас ничего не нужно?
— Ничего.
— И Руслан никогда про дочь не узнает?
— Не узнает.
Черт!
Я шиплю и даже бью себя ладонями по коленям, а Виолетта с видом победительницы улыбается и гладит Аленку по щеке. Это женщина само зло во плоти!
— Так и знала, что чутье не подвело. Ты наша, ma belle.
— Молчите, — мое сердце бьется навылет, и это уже физически больно. — Пожалуйста.
Если придется, я начну ее умолять.
— Конечно, я буду молчать. Я не позволю тебе испортить Руслану жизнь. Поняла? У него будетсвоясемья. Рожденный в браке ребенок. Не бастард. Его ребенок, которого он будет ждать и воспитывать с самых первых дней. А ты исчезнешь, ясно тебе? И мой сын тебя не найдет. Я помогу. Дам денег. Сегодня тебе на счет переведут сумму, которой хватит, чтобы устроиться хорошо и далеко. Езжай в Сибирь, осваивай целину, не знаю, что хочешь, ищи себя. Но чтобы духу твоего не было ни в этом отеле, ни в фирме Руслана.
— И вы вот так вышлете из жизни сына дочь? Вашу внучку?
Виолетта смотрит на Алену со странным умилением, даже какой-то добротой, а потом вздыхает так горько, словно сожалеет о том, что творит.
— Понимаешь, mon chéri, это все, конечно, замечательно, но вот какова правда. Этот ребенок безусловно очарователен и может растопить любое сердце. Но сколько их? М-м? Я уверена, мой сын очень ответственный человек, но кто знает? Быть может, были и другие? И что же нам кормить их всех? Ты что же думаешь, это судьба? Любовь с первой ночи? Я тебя умоляю... Ну скажешь ты ему, ну останется он с тобой, и насколько? Как быстро он поймет, что ты не более, чем мать его дочери? Нет уж, я такого сыну не пожелаю. Брак по залету — это mauvais ton. Брак по расчету — совсем другое дело. Ты ему не пара. А он достаточно безрассуден, чтобы на радостях принять желаемое за действительное и даже решить жениться на матери своего ребенка. Но давай-ка вспомним... после этой вашей ночи любви он тебя искал? У вас было что-то большее? Мне кажется, что нет, иначе все было бы по-другому сейчас. Так о какой любви идет речь? Милая, я предлагаю тебе свободу. Я могу даже заняться твоими долгами... на первое время. Но рядом с ним тебя не будет, помяни мое слово. А девочка чудная, буду рада небольшому фотоотчету, скажем... раз в полгода.
Виолетта встает с ковра и напоследок улыбается ничего не подозревающей Аленке, которую только что на словах выслала в Сибирь.
— Au revoir, дорогуша. Деньги вышлю, на ужине, так уж и быть, тебя потерплю, чтобы не вызвать у Руси подозрений, но утром хотелось бы тебя тут уже не наблюдать.
Она уходит, а я молчу, не могу выдавить ни слова, но точно знаю одно — я поступлю так, как считаю нужным. Женщину эту слушать не буду, денег не приму, а Руслан... ну, тут я иллюзий не питаю, все переживу, не в первый раз. Пусть его мать и подтвердила мои худшие опасения, я справлюсь и без него.
ГЛАВА 22
Мы ждем Руслана в номере, спасаясь от жары под кондиционером. Я ищу варианты жилья и все отчетливее понимаю, что до ноября с этим большие проблемы. Снова думаю о кредитке, которая жжет карман. Я могла бы снова влезть в это, но моя ежемесячные платежи по долгам за мамино лечение слишком большие, а проценты будут невероятно огромными, если я не погашу кредитку в льготный период.
Пытаюсь придумать, как взять дополнительные смены и работать вдвое больше, учитывая, что в любом случае придется оплачивать няню. Даже звоню в хостел, чтобы уточнить условия проживания, но все мимо. Комнат там нет даже на двоих, заселение с детьми запрещено, помочь ничем не могут.
Меня душит отчаяние, а потом еще и СМС о зачислении крупной суммы на счет добивает. Телефон матери Руслана у меня был, еще со времен работы хранился в блокноте, и я даже пытаюсь дрожащими руками перевести по нему деньги обратно. Пальцы не слушаются, и я не с первого раза попадаю по клавишам, но по итогу все равно получаю сообщение, что к данному номеру ничего не привязано. Я звоню в банк, чтобы отменили операцию, но сходу не могу вспомнить кодовое слово, паспортные данные наизусть не помню, а сам документ оказывается где-то в ворохе вещей, и я не могу найти его, пока оператор висит на линии.
В отчаянии я сажусь на коврик рядом с Аленкой и чуть не плачу. Приходится отложить вопрос с деньгами. Я перевожу их на отдельный счет, чтобы не мозолили глаза и не было соблазна потратить, и просто надеюсь, что скоро найду способ все решить. Очень надеюсь, мне нужно выбраться из этой мыльной оперы.
Руслан не возвращается в номер ни через час, ни через полтора. Так что я кормлю Аленку, одеваю ее и мы выходим на вечернюю прогулку. Возле двери топчусь перед двумя колясками. Новая от Руслана стоит и гордо сверкает металлическими вставками, красивой кожей и чистой тканью. Наша рядом с ней смотрится убого. Она и без того старая, жалкая и совершенно непривлекательная, а рядом с этой кажется обычным мусором, куда и ребенка-то не посадишь. Я мечусь между ними глазами, а в это время у меня будто ангел с демоном на разных плечах шепчутся по очереди и одновременно.